Осиновая корона

Конечно, это «рядом» тоже заслуживает грустной усмешки: рядом разве что его тело, а чувства и помыслы по-прежнему далеко, за незримыми границами Обетованного. Но всё же он пришёл. В речи перед Двуликими он сказал, что она «убедила» его — но это была ложь, очевидная ложь, сделавшая ей больно. Он поддался её уговорам, или настойчивому зову её Дара, или тоске по прошлому, своей цепкой и жадной памяти — как бы там ни было, поддался. Вот как случилось на самом деле. И стена отчуждения между ними — та черта, проведённая им на песке, — никуда не исчезла. И понять его по-прежнему было непросто — если вообще возможно. И верить в то, что он останется в Кинбралане или хотя бы побудет там какое-то время, не менее нелепо, чем воображать, что Лис откажется от своих лесов и менестрельских странствий в обмен на хозяйственные хлопоты ти'аргского лорда.

Но он пришёл. Он рядом. Не полностью, ненадолго — пускай. Всё равно ей удалось срастить осколки, разобрать шёпот призраков Кинбралана. Подлечить, хоть немного, его и свои раны от терновых шипов.

Странно, но его буквальное присутствие вдруг оказалось не менее важным, чем их непонятная, проклятая связь, рождённая Хаосом, магией и кровью. Простая, примитивная близость: можно видеть человека, слышать его голос и дыхание, даже (если хватит смелости) коснуться его. Раньше ей не казалось, что это так значимо. Эта близость, примитивная и очевидная, стала самым драгоценным подарком.

Вопреки тому, что ей всё ещё было тяжело находиться возле него, тяжело говорить с ним, она снова и снова рвалась к этому. Что это — глупая жажда боли, в которой Лис как-то раз упрекнул Шун-Ди?

Может, любовь и есть жажда боли?…

Зеркало вжалось в пояс, словно почуяв тон её размышлений. Волна магии исходила от Рантаиваль: драконица пыталась обратиться к ней сквозь блок, заслоняющий сознание. Теперь, благодаря урокам лорда Альена, она научилась лучше защищать свои мысли — хотя против Отражения или по-настоящему искусного волшебника-человека ей пока не выстоять.

Рантаиваль чуть выгнула позвоночник, облетая очередное серое нагромождение туч. Уна вцепилась в гребень перед седлом, чтобы не упасть, и впустила её в своей разум.

«Что-то не так, Серебряный Рёв?»

ГЕДИАР ВЕРНУЛСЯ ИЗ РАЗВЕДКИ, — голос драконицы, как всегда, звучал женственно и оглушительно-рокочуще сразу. Уна снова подумала, что совсем недавно оторопела бы и не решилась отвечать ей — даже зная, что это мать Инея. Или особенно — зная это. — МЫ ПРИБЛИЖАЕМСЯ К ХАЭДРАНУ. ТВОЙ ОТЕЦ ПОПРОСИЛ ЕГО УСКОРИТЬСЯ И ПОЛЕТЕТЬ ВПЕРЕДИ, ЧТОБЫ ВЗГЛЯНУТЬ НА БУХТУ.

«И в чём дело? Наместник узнал о нас? — горло сжал страх. До этой секунды она почему-то не боялась (или, может, запрещала себе бояться), хотя и представляла битвы лишь по книгам и песням. — Выставил войска?»

ПОКА НЕ ЗНАЮ. ПОВЕЛИТЕЛЬ ХОЧЕТ ПОГОВОРИТЬ С ТОБОЙ. Я ЛЕЧУ К АНДАИВИЛЬ.

И, резко снизившись, Рантаиваль устремилась вперёд — туда, где среди облачных куч и клочьев сверкали алые крылья.

На миг у Уны перехватило дыхание, а в животе сплёлся тугой узел. Слишком быстро. Как бы ни была заботлива Рантаиваль, она явно иногда забывает, что на спине у неё есть кто-то, кроме крылатого сына… Можно понять лорда Ривэна, который не скрывал свою радость, когда ему было позволено плыть на корабле. «Во имя водной Льер! — смеялся он. — Не думал, что когда-нибудь предпочту море чему-либо, за исключением смерти или болезни!» Лис уверял, что «милорд просто не вошёл во вкус и со временем обязательно оценил бы полёты». Лорд Альен, как всегда, улыбался краешком губ. Должно быть, вспоминал их совместные плавания в юности — Уна подозревала, что тогда лорд Ривэн был ещё более зелёным. Во всех смыслах.