Осколки голограммы

Такой способ комментирования безусловно полезен. И все-таки он не вполне достаточен. Цель комментатора в этом случае – максимально отразить соответствие описываемого реальной действительности. При этом действительность известна исследователю из памятников словесности – художественных произведений и мемуаристики, а также из классических трудов А. Н. Пыпина, С. А. Венгерова, Н. С. Тихонравова, Д. Н. Овсянико-Куликовского, В. Е. Чешихина-Ветринского, Р. В. Иванова-Разумника и др. А их метод отражения истории общественной мысли по материалам художественной литературы во многом игнорировал условность художественной формы[529]. Тем более легко преодолевается соображение о художественной природе мемуаров, пограничного жанра, почти всегда декларирующего установку на «правдивость» и «документальность». Однако даже при такой установке текст написан от лица субъективно мыслящего человека, прожившего свою собственную жизнь, чувства и отношения. Поэтому нам представляется, что в освещении нуждаются отношения субъективного человека к объективной действительности.

Простейший пример – отношения мемуариста со временем. В отличие от пройденного жизненного пути, даже воспоминание человека о собственной жизни дискретно, а время в мемуарах нелинейно: хронологическая последовательность повествования легко нарушается в пользу ассоциативной или тематической связи. Кроме того, удаленные события часто оцениваются иначе, нежели в момент их переживания. Отчасти причиной тому является переоценка, диктуемая возрастом и опытом, отчасти – физиологические особенности человеческой памяти.

Но мемуарное повествование выборочно по отношению и к этим, уже не целостным (и изменившимся со временем), воспоминаниям, а оценка фактов в процессе написания совершается еще раз применительно к замыслу текста. На выбор влияют соображения цензурного, этического, художественного характера. Очевидно одно: мемуары как высказывание представляют собой систему умолчаний и строго отобранных суждений и сюжетов. Мемуары, так же как биография, отражают концепцию жизни. Эта концепция воплощает как литературные и культурные традиции (принятую в данном историческом времени модель биографии), так и особенности индивидуальной психологии и опыта автора. Хотя эти соображения аргументированно изложены в специальном труде И. Ф. Петровской[530], на сегодняшний день они не являются частью практического метода в работе с текстом мемуаров, по крайней мере – в том объеме, который предполагает систему учитываемых индивидуальных и жанровых признаков.

При комментировании мемуаров часто учитывается не замысел текста, который можно рассматривать как художественную задачу, а некий перечень фактов, в освещении которых первостепенно важен механизм памяти человека. Особенности памяти действительно требуют тщательного освещения, по возможности обращенного к выводам специалистов, занимающихся физическими и психическими процессами человеческого организма. Но оптимально ограничиться корректной констатацией, могущей разграничить стык разных дисциплин. Внимание филолога обращено прежде всего к тексту.

Б. Ф. Егоров в статье «Художественная проза Ап. Григорьева»[531], помещенной в издании воспоминаний Григорьева в серии «Литературные памятники», рассуждая о жанре, приходит к выводу: «Видимо, при всем разнообразии мемуаров их можно делить на две группы: близкие к дневникам, к историческим документам – и художественно обобщенные, с нарочитой выборочностью, с хронологической и сюжетной свободой. К последним принадлежит большинство воспоминаний крупных писателей, и русских и зарубежных»[532]. Согласимся с тем, что мера таланта обуславливает меру свободы и художественного обобщения. Ограничивая в данной статье рассуждение о мемуарном жанре группой памятников, написанных литераторами, заметим, однако, что сам факт создания мемуаров переводит их автора в статус «мемуариста», что синонимично «литератору», даже если писавший прожил жизнь вне сферы искусства. Написанный текст так или иначе тяготеет к образности, обобщениям, портрету, образцам сюжетной композиции. В этой связи еще раз укажем на статью Б. Ф. Егорова в издании воспоминаний Ап. Григорьева. Мемуарный текст рассматривается в русле литературной традиции: исследователь подробно говорит об «автобиографической прозе» Григорьева и его определении самого себя как «романтика». Кроме того, указан контекст – прежде всего, «Былое и думы» А. И. Герцена. Однако читатель закономерно может задаться вопросом: как именно переплетается документальность и литературная (в данном случае романтическая) традиция в мемуарном тексте? Задавшись подобным вопросом при чтении воспоминаний о Некрасове, я сосредоточилась на преимущественно литературной природе устных автобиографических рассказов поэта, зафиксированных в позднейших записях[533].