Осколки голограммы

Больший масштаб обретает фигура Полонского в воспоминаниях младших литераторов. Например, в воспоминаниях Ал. Алтаева – М. В. Ямщиковой[622]. Шестнадцатилетняя девочка приходит к Полонскому «за благословением».

В тот же день она «проглотила» подаренную Полонским книгу с его прозаическими произведениями и решила взять псевдоним: имя героя «Рассказа вдовы» – Александр Алтаев.

В. В. Смиренский приводит слова А. В. Амфитеатрова о том, что в дом к Полонскому едут «для нравственной дезинфекции»: «Сходились – погреться от душевного тепла, заимствовать несколько лучей от “тихого света святой славы”, что бережно пронес любвеобильный старец через всю свою многолетнюю жизнь»[623].

Характерны и воспоминания Л. Ф. Пантелеева:

«XV. Литературные чтения, спектакли литераторов и публичные лекции. <…> На первых чтениях участвовали все корифеи тогдашней литературы: Тургенев, Гончаров, Писемский, Достоевский, Островский, Некрасов, Шевченко, Майков, Полонский»[624];

«Из поэтов также часто выступали Майков и Полонский. Якова Петровича встречали с добродушною снисходительностью; чтец он был не ахти какой; кто не знал его лично, тот мог даже заподозрить Я. П. в не совсем умелом декламаторстве»[625].

О Полонском говорится в связи с несчастной судьбой Н. Г. Помяловского: «Особенно им был увлечен Я. П. Полонский; в 1862 г. он даже перевез его к себе на квартиру (незадолго перед тем Я. П. овдовел) и прибегал к разным так называемым симпатическим средствам лечения. Из них, конечно, самым сильным была беззаветно чистая привязанность, которую Я. П. питал к Помяловскому»[626]. О Помяловском в этом эпизоде Пантелеев говорит и подробней, и эмоциональней. О Полонском же несколько абзацев спустя он отзывается так: «Я. П. и тогда все любили, хотя и называли “большое дитя”; его странности, рассеянность и житейская непрактичность постоянно давали повод ко множеству анекдотов»[627].

Анекдоты о добродушной рассеянности Полонского, описания его манеры читать стихи и завладевать в разговоре рукой собеседника достаточно частотны. Они передают некое общее отношение к поэту – доброе, уважительное и с оттенком мягкого юмора. Но в сочетании с суждениями о всеобщем признании поэта самого по себе и как члена знаменитого триумвирата (Фет – Майков – Полонский) и в то же время с замечаниями о слабости многих его произведений это многократно прочитывающееся доброе отношение оставляет впечатление некоторой поверхностности и двойственности суждений. Полонский был признан, как принято считать, достаточно поздно. При жизни он стал «корифеем» и литературным авторитетом. Но многие его произведения последних лет признавались слабыми и неудачными. Характерна в этом отношении дневниковая запись А. С. Суворина:

«(1899) 16 октября.

Жена Я. П. Полонского приходила. Принесла его стихотворение, которое он, больной, продиктовал ей в мае 1898 года.

«Сколько вы хотите за него?» – «150 рублей», – отвечала она. Я сказал, что 10 рублей дам. Оно очень неважное и в нем 20 строк (напечатано в № 8491). «Мне нужно на панихиду, на памятник», – сказала она. «Тогда я лучше так дам Вам эти деньги на панихиду, на памятник». – «Так я не хочу»… Я дал ей 150 рублей. Она сказала: «Как

Вы великодушны». Я сказал: «Никакого тут великодушия нет»[628].

Характерны и записи из дневника Ф. Ф. Фидлера, которые уместно предварить цитатой составителя и комментатора К. М. Азадовского: Фидлер «стремился запечатлеть всё, что было в ту пору запрещенным, политически острым или неприемлемым для обнародования с точки зрения общественной морали»[629] (заметим: таковы, в частности, и некоторые высказывания о Полонском); «дневник Фидлера гарантирует только аутентичность (точность воспроизведения), но никак не достоверность (истинность) приведенных в нем “суждений” и “мнений”»[630].