Осколки голограммы

Правомерно было бы отнести сходство образов просто к схеме: одаренный – заурядная, человек от мира культуры – и бескультурная, застенчивый – активно кокетливая, склонный к самопожертвованию – эгоистичная. Однако думается, что ни в одной, ни в другой повести любовная линия не сводится к схематичному противопоставлению внутренне чуждых натур. Если опустить филиппики против красавиц (либо глупых женщин), отравляющих жизнь мужу, любовная история героев в обеих повестях показывает, как трудно совмещаются в жизни художника долг перед искусством и долг перед близкой женщиной. Доли его самоотдачи неминуемо оказываются неравноценными, что ведет к потерям: художник в повести Григоровича теряет возлюбленную, и впоследствии «девушка добрая, простая» (Григорович: 406) не может его утешить в потере творчества. Герой Шевченко отдает возлюбленной все силы в ущерб искусству, и это приводит к разрушению его личности и угасанию жизни. По сути, в обеих повестях разлука с искусством, с культурной средой оказывается по-настоящему гибельной. Оба автора достаточно тенденциозно освещают возможное «утешение» героя: жены в обеих повестях олицетворяют косное начало. И это обстоятельство, как представляется, есть как раз литературная условность. В жизни героя противопоставлены не искусство и любовь (женщина, семейная жизнь), а жизнь всецело в творчестве и (если не всецело либо не в творчестве) – безжизненное прозябание, метафорическое или подлинное безумие.

Сходство женских образов и любовной линии побуждает вспомнить некоторые факты биографии Шевченко и его друга И.М. Сошенко. С осени 1838 г. по февраль 1839 г. Шевченко и Сошенко проживали вместе. У Сошенко была возлюбленная, «Марья Яковлевна, прехорошенькая немочка». «Сошенко полюбил ее от души и даже подумывал на ней жениться. Но Тарас расстроил все его планы. Он быстро повел атаку против Маши и отбил ее у своего земляка. <…> Маша стала уходить к Шевченку на его квартиру. Роман окончился весьма дурными последствиями для Маши…»[679]

В повести «Художник» на глазах у влюбленного, уважающего женскую чистоту героя против героини «ведет атаку» мичман. Эта фигура описана почти гротескно. Мичман не отличается индивидуальностью, он воплощает тип сродни гоголевскому Пирогову. Но можно уловить некое родство этого персонажа и одного из приятелей Шевченко середины – второй половины 1840-х гг., времени, когда «у молодого, пылкого Тараса закружилась голова от резкого перехода “с чердака грубого мужика-маляра в великолепную мастерскую величайшего живописца нашего века”»[680]. «Кружок, овладевший Шевченком, носил название общество мочемордия: слово пьянствовать заменялось фразой – мочить морду; а каждый удалой питух назывался мочемордой. <…> Старшим мочемордой, носившим титул высокопьянейшества, был тогда В. А. Закревский, отставной гусар»[681]. Уместно предположить, что в любовной интрижке легкомысленной героини повести «Художник» отчасти отразился короткий роман Шевченко[682]с возлюбленной Сошенко, а в образ мичмана, возможно, привнесены черты этой (и, может быть, еще какой-нибудь) колоритной фигуры разгульной молодости.

Характер же и судьба Сошенко имеют прямое отношение к сюжету о судьбе художника. Как пишет М. Ю. Чалый, в 1839 г. «Сошенко, от усиленной работы, от климата, от недостатка питания, заболел глазами и грудью. Доктор Пелехин, истощив над ним все свое искусство, стал отсылать его в родной климат, и бедный труженик, не дошедши до цели своих пламенных стремлении, должен был оставить суровый Петербург, чтобы не последовать <…> на Волково. Он уехал в Нежин учителем уездного училища, на четыре рубля месячного жалованья…»[683]. Во время своего путешествия на Украину (1846–1847) «во граде Нежине Шевченко встретился с забытым всеми художником, бедным учителем рисования, своим прежним благодетелем И. М. Сошенком. За шумом карнавальных развлечений друзьям и поговорить не удалось по душе. Да и не такой человек был Сошенко, чтобы навязываться своею дружбой кому бы то ни было, а тем более такой знаменитости, какою был в то время Шевченко»[684]. Эта встреча отчетливо напоминает свидание Андреева и Борисова в заключительной главе повести Григоровича «Неудавшаяся жизнь».

Как уже упоминалось выше, повесть Григоровича была признана слабой. Прочтение ее в аспекте сопоставительного анализа с повестью Шевченко и мемуарными источниками выявляет тот потенциал, который остался нереализованным, что, по-видимому, и разочаровало читателей-современников.