Осколки голограммы

«Но почему же не верить мне, что я хотя к зиме, но непременно буду в Петербурге, увижу милые моему сердцу лица, увижу мою прекрасную Академию, Эрмитаж, еще мною не виданный, услышу волшебницу оперу. О, как сладко, как невыразимо сладко веровать в это прекрасное будущее. Я был бы равнодушный, холодный атеист, если бы не верил в этого прекрасного бога, в эту очаровательную надежду» (Шевченко. V: 27).

Две процитированные цитаты из Дневника удивительно похожи. Если воспользоваться формой множественного числа, то наиболее яркие миры Шевченко, оставшиеся за стенами острога, – это, безусловно, Украина, Петербург и Академия художеств: последние два представляются контекстуально синонимичными.

Эти миры, детально описанные в его повестях, к которым наконец мы подошли, находятся между собой в достаточно сложных отношениях.

Санкт-Петербург – столица Российской империи. В этом значении город символизирует государственную машину, социальную несправедливость, пороки и разврат. В повести «Несчастный» завязка происходит «в одной из центральных губерний нашего неисходимого отечества, близ уездного городка N» (Шевченко. III: 249). Некий ротмистр стал отцом и овдовел, после чего уехал устраивать жизнь в Петербург. Его новая избранница, мачеха детей, – олицетворение алчности, разврата, цинизма и жестокости. От детей мужа она избавляется (они найдутся и обретут почву под ногами в финале повести), ее сын Ипполит вырастает избалованный, без воспитания и попадает арестантом в Орскую крепость. Семантика Петербурга распространяется и на провинцию (в относительно мягкой форме: в родовое имение уезжают нашедшиеся дети покойного ротмистра), и на крепость. Санкт-Петербург – это бесчеловечная машина, ломающая без суда либо карающая по суду, и это – символически – дикая степь, потому что место заключения Ипполита для Шевченко есть логическое продолжение Петербурга: «однообразие и плоскость. <…> Под горою с одной стороны лепятся грязные татарские домики. А с другой стороны, кроме таких же грязных домиков, – инженерный двор с казематами для каторжников» (Шевченко. III: 246).

Еще интересней раскрывается семантика Петербурга и Оренбурга в повести «Близнецы». Один из братьев отправляется в Петербург, в военную службу (это сословие в повестях Шевченко – носитель мыслимых и немыслимых нравственных пороков и причина ранней женской смертности от позора обесчещенности и детской беспризорности); в Петербурге он развращается и нравственно гибнет. Другой брат отправляется врачом в Оренбург. Приведем цитату – описание Оренбурга, содержащее, по сути дела, картину мира Шевченко. Оренбург олицетворяет «нравственный застой», «сон» (Шевченко. IV: 97), бедный и неплодородный пейзаж: «Дома, ворота да мечети, а зелени только и есть что крапивы кусточки под забором, а вонь такая, что он не мог и чаю напиться» (Шевченко. IV: 97). В поездке по краю герой голоден, но нигде по дороге его не могут накормить: из-за бесхозяйственности люди голодают.

Но вот он подъезжает к одному из сел, и на вопрос, кто там живет, ему отвечают: «Хохлы»:

«ему действительно представилась малороссийская слобода: те же вербы зеленые, и те же беленькие в зелени хаты, и та же девочка в плахте и полевых цветах гонит корову. Он заплакал при взгляде на картину, так живо напоминавшую ему его прекрасную родину.

У первой хаты он велел остановиться и спросил у сидящего на призьбе усача, можно ли будет ему переночевать у них?

– Можна, чому не можна, мы добрым людям рады» (Шевченко. IV: 100).

Герой изобильно накормлен, наутро в дорогу ему дают

«пару цыплят жареных, 10 яиц и столько же свежепросольных огурцов» (Шевченко. IV: 100–101).

Оренбургский край предстает своего рода сценой, метафорической империей, на которой разбросаны пустынные, заброшенные и неустроенные российские жилища и утопающее в зелени, урожайное, зажиточное, опрятное, щедрое украинское селение.

В других повестях: «Наймичка», «Музыкант», «Близнецы», – украинский мир выписан очень тщательно.