Осколки голограммы

«– Я редко говорил в их обществе, но когда напивался вместе с ними – на это все мастера были – я начинал говорить против этого идеализма с страшным цинизмом, с таким цинизмом, который просто пугал их. Я все отрицал, все самые благородные стремления, и проповедывал жесткий эгоизм и древнее правило – око за око, зуб за зуб. Пускай их! Когда, на другой день, проспавшись, я вспоминал свои речи, то сам удивлялся своей смелости и пропасти цинизма…

Я ручаюсь за подлинность этих слов, которые, вероятно, не мне одному случалось слышать из уст Некрасова. Один известный писатель, упивавшийся идеализмом и находившийся в дни своей юности и дружеских отношениях к почившему поэту, не далее как четыре года назад передавал мне с негодованием о том цинизме, с которым говорил Некрасов о самых священных для каждого человека отношениях. Он очевидно принимал их тогда и принимает теперь все это за чистую монету, за настоящие стремления, которые таились в глубине молодого Некрасова, бывшего тогда на три года моложе чистого и богатого идеалиста. Но этот цинизм был криком сильной натуры, которая искала выхода из борьбы, протестом сильного, но не образованного ума, который ясно видел людские отношения, ясно понимал их и хотел образумить идеалистов, которые поддавались стрижке со слезами, глубоко схороненными в грязи в то время, когда уста их старались делать приятную улыбку»[130].

Понятно, что Суворин, не называя имени, говорит о Тургеневе. Тургенев же, отвечая Анненкову на его письмо, содержащее «верную», по оценке Тургенева, характеристику Некрасова, замечает по поводу Суворина: «А что Суворин врет – так уж ему такой положон предел. Вот выработался гад… в сравнении с ним Булгарин является чуть не идиллической фигурой» (Тургенев П. XVI-1: 17). А мотивируя свой отказ выступать на вечере памяти Некрасова, Тургенев пишет: «Я покойного знал близко и сказать о нем правду считаю на таком вечере неуместным, ограничиться же банальностями неприлично» (Тургенев П. XVI-1: 11).

Однако обсуждение Некрасова открыто, и в него включились люди другой, позднейшей, исторической и литературной эпохи, те, для кого Некрасов является легендой (по словам Тургенева). Для осмысления этого обсуждения важно выделить несколько основных моментов.

Прежде всего, эта дискуссия происходила между людьми, имевшими личный опыт общения с Некрасовым (что немаловажно – опыт в ту или иную эпоху), и людьми, чьи суждения о Некрасове основывались на рассказах другого человека. Так, А. С. Суворин имел личный опыт общения с Некрасовым. Однако основное содержание его воспоминаний о Некрасове составляет услышанное им – рассказы Некрасова и других лиц о тех событиях, в которых Суворин лично не участвовал[131].