Осколки голограммы

Здесь представляется целесообразным рассмотреть, как проявляет себя мотив смерти в лирике Некрасова. Речь не идет о скрупулезном выявлении и анализе всех случаев, и речь не идет об осмыслении темы смерти в творчестве Некрасова, поскольку такое обращение потребовало бы специальной и объемной работы. В рамках данной статьи актуальна более скромная задача. Принимая за основу общеупотребительные определения мотива: «простейшая повествовательная единица» (А. Н. Веселовский), «простейшая словесная формула» (А. Л. Бем), «тема неразложимой части произведения» (Б. В. Томашевский), ограничимся не слишком обширной (и могущей быть иной), но при том достаточно показательной выборкой поэтических текстов.

Как видно из анализируемых ниже примеров, мотив смерти явно или прикровенно присутствует в упоминаниях о том, что как-то сопряжено с этим явлением, понимать ли его в значении житейском или философском. И могила, и кладбище, и распятие, и противоположность смерти – бессмертие, – рассматривать ли их в социальном, антропологическом или религиозном аспекте, несут в себе простейшую смысловую единицу – смерть, конец индивидуального человеческого века, рубеж, состояние, противоположное жизни в ее биологическом, психологическом и социальном понимании.

Три достаточно обширные, намеренно не сокращаемые цитаты содержат эмоциональные, детальные портретные описания умерших.

Чу! восклицанья послышались грозные!
Топот и скрежет зубов;
Тень набежала на стекла морозные…
Что там? Толпа мертвецов! <…>

Стыдно робеть, закрываться перчаткою.

Ты уж не маленький!.. Волосом рус,
Видишь, стоит, изможден лихорадкою,
Высокорослый, больной белорус <…>

Не разогнул свою спину горбатую

Он и теперь еще: тупо молчит
И механически ржавой лопатою
Мерзлую землю долбит!

(«Железная дорога», II: 169–170)

Треволненья мирского далекая,
С неземным выраженьем в очах,
Русокудрая, голубоокая,
С тихой грустью на бледных устах,
Под грозой величаво-безгласная —
Молода умерла ты, прекрасная,
И такой же явилась ты мне
При волшебно светящей луне.
Да! Я вижу тебя, бледнолицую,
И на суд свой себя отдаю.

(«Рыцарь на час», II: 138)

Я покинул кладбище унылое,
Но я мысль мою там позабыл, —
Под землею в гробу приютилася
И глядит на тебя, мертвый друг!

Ты схоронен в морозы трескучие,

Жадный червь не коснулся тебя,
На лицо через щели гробовые
Проступить не успела вода;
Ты лежишь как сейчас похороненный,
Только словно длинней и белей
Пальцы рук, на груди твоей сложенных,
Да сквозь землю проникнувшим инеем
Убелил твои кудри мороз,
Да следы наложили чуть видные
Поцалуи суровой зимы
На уста твои плотно сомкнутые
И на впалые очи твои…

(«20 ноября 1861», II: 125)

Во всех трех стихотворениях представляется видение лирическому герою умерших. Это видение совершается то ли во сне, то ли в медитативном состоянии, то ли оно имеет мистический характер. В любом случае, лирическому герою является умерший, о котором он помнит и сообщает в поэтической речи как о человеке, которого нет среди живых. Но во всех случаях поэт видит умершего как живого. Причем это не только облик, который может запечатлеть посмертный портрет: цвет лица, глаз и волос, лепка кисти рук, осанка. В них воссоздан общий облик (поза, пластика), и общее выражение лица, и характерный жест.