Осколки голограммы

Укажем также на хронологическую близость упомянутых жизненных обстоятельств и испытаний, а затем выхода в свет и невероятного успеха поэтического сборника – и ухода из некрасовской лирики формулы «любить и ненавидеть»[241]. Как нам видится, поэт, утративший любовь, оставшийся в живых и получивший признание как поэт, ощутил некий рубеж, отделивший его прошлое от настоящего. В 1856 г. Н. Г. Чернышевским были печатно сказаны слова о Белинском, в 1857 г. друзья Белинского обсуждали с его вдовой возможность издания сборника в пользу семьи критика. Учитель навсегда остался учителем, но совершился переход в очередной статус ученичества – зрелого продолжателя с правом говорить вслух.

В свете этих соображений группа стихотворений, в которых есть формула «любить и ненавидеть», объединена прикровенным смыслом – поиском этического ориентира и воспринятым строем мысли. Прикровенным потому, что даже ближайшие современники, каждый из которых запомнил и носил в душе своего Белинского, слышали в этих стихах родство с поэтом – человеком сороковых годов, но своеобразный код оксюморона в поэзии Некрасова, по-видимому, остался для них неразгаданным.

К этой загадке прикоснулся А. М. Гаркави, в 1972 г. опубликовавший в калининградском Некрасовском сборнике статью «К теме “Некрасов и Белинский”»[242]. Глава вторая этой статьи «Загадочные строки Некрасова» посвящена стихотворению «Демону», черновик которого, как указывает исследователь, находится в одной тетради с автографом поэмы «В. Г. Белинский». Гаркави полагает, что Учитель, к которому обращается лирический герой, и есть Белинский, и он же запечатлен в образе Демона. Не выходя за пределы структуры «образ – прототип», исследователь ограничивается анализом только этого стихотворения, рассмотренного нами.

Рассмотрение поэтической формулы как своеобразного кода этического и творческого опыта позволяет миновать прямолинейно реалистическое сопоставление исторического лица и художественного образа. Посмотрим с этой точки зрения на одно из самых известных стихотворений Некрасова – «Блажен незлобивый поэт» (1852), датированное 22 февраля (I: 605). Оно было написано по получении известия о смерти Н. В. Гоголя, 21 февраля, и опубликовано в мартовской книжке «Современника»[243].

Питая ненавистью грудь,
Уста вооружив сатирой,
Проходит он тернистый путь
С своей карающею лирой. <…>

И веря и не веря вновь

Мечте высокого призванья,
Он проповедует любовь
Враждебным словом отрицанья <…>

Со всех сторон его клянут

И, только труп его увидя,
Как много сделал он, поймут,
И как любил он – ненавидя!

(I: 97–98)

В двух фигурах – «незлобивого поэта» и «сатирика» – усматривали и Н. В. Гоголя в двух ипостасях – «поэта», каким он хотел быть, и «сатирика», каким его хотели видеть; и В. А. Жуковского, не бывшего «сатириком» (и, по «странному сближенью», тоже умершего 12 (24) апреля 1852 г.)[244]; и самого Некрасова, бывшего поэтом-сатириком. Не отвергая предположений предшественников, предложим еще одно соображение.

В этом образе, на мой взгляд, столь же явно можно усматривать и Белинского – в свете тех характеристик и этических заповедей, о которых идет речь. Но узнаваемость лица не столь важна, а собирательность образа не снижает градуса его адресности. Гораздо важнее прямой узнаваемости острота этического выбора, предъявляемого к литератору. Гоголь лирического отступления в «Мертвых душах» или Гоголь – творец характеров из «Мертвых душ». Гоголь, адресующийся в «Выбранных местах из переписки с друзьями» к Жуковскому, или Гоголь, о «падении» которого сожалеет Белинский в письме к нему из Зальцбрунна, имевшем собственную историю[245]. За стихотворением стоит литературная ситуация эпохального масштаба. Зальцбруннское письмо Белинского к Гоголю так же неотъемлемо от этой ситуации, как несбывшиеся надежды на второй том «Мертвых душ» и оставшийся с читателями том первый. В утрате 1852 г. отозвалась утрата 1848-го. Двойным было и поминовение.

Стихотворение Н. А. Некрасова «Выбор» в контексте его лирики