Осколки голограммы

Но, хотя Белинский после смерти, по-видимому, оставался для Некрасова мысленным собеседником, чувство любви к нему обретало новые грани. Об этом косвенно свидетельствует фрагмент письма Некрасова от 8 октября 1855 г., написанного им В. П. Боткину по случаю известия о скоропостижной смерти Т. Н. Грановского:

«В деятельности писателя непоследнюю роль играет так называемое духовное сродство, которое существует между людьми, служащими одному делу, одним убеждениям. Иногда у изнемогающего духом писателя в минуты сомнения, борьбы с соблазном, в самых муках творчества встает в душе вопрос: да стоит ли мне истязать себя? Если и добьюсь чего-нибудь путного, кто оценит мой труд? Кто поймет, чего мне это стоило? Кто будет ему сочувствовать?

Так, по крайней мере, бывало со мной. Смешно приводить в пример себя, но я пишу, чтоб поверить мое чувство чувством другого. И в эти минуты к кому с любовью, с верой обращалась мысль моя? К тебе, к Тургеневу, к Грановскому. В эти же минуты я всегда глубже жалел Б<елинского> (человек никогда не может отделаться от самолюбия!). Если это не мое только личное чувство, то вот где самое сильное, широкое и поистине чудное влияние чистой и прекрасной личности на современников!» (XIV-1:231).

За упоминанием о Белинском скрыто нечто, что не дает оснований для ясных выводов. Можно лишь предполагать, отчего поэт «жалел» Белинского (а уточнение, что он жалел его «глубже» «в эти же минуты», указывает, что он вообще «жалел» его). На поверхности лежит ответ: оттого, что именно Белинский всякую мысль поверял в кружковых беседах на живом чувстве своих друзей и знакомых; оттого, что этот замечательный собеседник безвременно ушел из жизни; оттого, что, возможно, он сожалел о неполной своей реализации или был не удовлетворен результатами своих усилий. Но слова о самолюбии позволяют строить догадки в ином направлении. Возможно, Некрасов, поверяющий «чувство чувством», подразумевает категоричность Белинского, который, поверяя свою мысль, был глух к «чувству другого»[239], предпочитая «переболеть внутренним разрывом с человеком»[240] (курсив Белинского. – М.Д.).

В начале статьи я оговорила, что формула «любить и ненавидеть» будет рассмотрена в лирике Некрасова. Можно уточнить хронологические рамки, когда поэт ее употребляет. Это 1845, 1848, 1852, 1855–1856, 1859 и 1861 гг. В «Песне Еремушке» (1859) формула присутствует, так сказать, не в чистом виде. Стихотворение «Слезы и нервы» (1861) созвучно стихотворениям так называемого «Панаевского цикла».

В творческой биографии Некрасова в годы после смерти Белинского в мае 1848 г. и запрета на упоминание его имени в печати отчетливо заметно обращение к его образу несмотря на тяжелые личные испытания другого рода (смерть еще одного сына, попытки разрыва с Панаевой, болезнь Некрасова, в глазах поэта и его друзей предполагавшая смертельный исход). В 1856 г. он выпускает сборник «Стихотворения Н. Некрасова». В 1855 г. пишет поэму «В. Г. Белинский», в 1856 г. – поэму «Несчастные», в которой в образе Крота узнается склад личности Белинского; в 1855–1856 гг. – повесть (неоконченную) «В тот же день часов в одиннадцать утра», в ней в образе Мерцалова также запечатлен Белинский. Не вдаваясь в подробности, отметим, что в каждом из этих произведений, больших по объему, нежели лирическое стихотворение, Некрасов по-разному развивает образ Белинского, не сводя его к фотографии или панегирику, осмысляя душевный склад и судьбу своего учителя. Формула «любить и ненавидеть» в этих произведениях не встречается, включая их черновые редакции и варианты.