Осколки голограммы

Но вчитаемся: «Ты лежишь как сейчас похороненный». Стихотворение написано в день похорон, оно соответствует времени «сейчас», а не «как сейчас»: последнее указывает, что «мысль» поэта видит покойного не «сейчас», а в будущем. Будущее есть у живых, но в этом смысле его нет у мертвых; облик же покойного, максимально близкий облику живого, сохраняется по прошествии этого неопределенного, в день создания стихотворения еще не наступившего будущего времени. Парадоксальным образом мертвого ждет это будущее – в мысли поэта. И следовательно, уйдя после похорон и оставив «там» «мысль», впоследствии, независимо от реальных визитов на могилу друга, «я» поэта мыслью совершает путешествие во гроб, в дом небытия. Лирический герой («я») «позабыл мысль» «в гробу», «под землею», а не на могиле. Будучи жив на земле и мыслью во гробе, он и жив, и метафорически с мертвым, среди мертвых. Мертвый же сохраняет признаки живого: видимую лирическим героем сохранность знакомого облика (отсутствие тления), вызываемое чувство дружбы.

Начальная поэтическая фраза «Я посетил твое кладбище» не обязательно означает буквальное посещение кладбища, где упокоился прах женщины, так же как «умерла» не обязательно означает физическую смерть. «Кладбище» может означать полученную весть о ее смерти, мысль героя о ней, умершей (и он мог знать о ее смерти раньше), его воспоминание о былом, но невозвратно ушедшем чувстве (ср.: «Мне эти письма будут милы ⁄ И святы, как цветы с могилы, ⁄ Могилы сердца моего» – II: 24). А «умерла» (помимо нюансов «умерла недавно» или «умерла давно») может означать «перестала быть любимой» (или любящей) – вследствие расставания или с наступившей неизбежностью расставания.

Мысль об исходе любви выражается через мотивы смерти, а кладбище, гроб и смерть переживаются мысленно. Смерть неопровержимо буквальна как факт объективной реальности – но смерть есть мысль, представление, воспоминание, понятие, притом не всегда связанное с фактом физической смерти (мысль о конце любви, мысль о самоубийстве, мысль о смертельной невосполнимой потере друга). В своем метафорическом значении смерть как событие = непреложный факт (физическая смерть совершилась) и как мысль, относительно свободная от факта (то есть, как возможное отсутствие факта: физическая смерть не совершилась), равноценны. Антиномичность проявляется на уровне ключевых понятий художественного мира Некрасова.

Мотив смерти, гроба, могилы указывает на исключительную силу и необратимость переживания утраты («Fortis est ut mors dilectio» – «сильна, как смерть, любовь»). Но в то же время лирический герой, знающий, что смертен, и ожидающей своей «недалекой» смерти, восклицает: «Зачем же ты в душе неистребима, ⁄ Мечта любви, не знающей конца?..» Герой – смертен, его мечта любви – бессмертная («неистребимая», та, которую невозможно истребить, убить, аннулировать), на нее не действует завершающее третью и последнюю в цикле элегий заклинание «Усни… умри!..». А поскольку человеческая душа бессмертна, и мечта любви бессмертна, мысль о смерти косвенно отрицается. И здесь совершается диалектическое сопряжение значений смерти и бессмертия.

Художественный образ смерти в этих мотивных сопряжениях обретает индивидуальный смысл. Смерть метафорична, она – не предел, но оборотная сторона жизни, познание которой остро необходимо живому. В этом смысле лирический герой может быть сближен с героем Данте, который понимает необходимость войти в загробный мир и в первую очередь увидеть ад. Поэт уподобляет смерти страдания лирического героя, однако за пределами этой метафорической смерти все-таки возобновляется жизнь, творится поэтический текст (развертывающийся перед читателем), не желает умирать мечта о бессмертной любви. Смерть присутствует в жизни и мыслится как избавление, но она же мыслится как область познания, и она же, подведя жизненные и нравственные силы к их пределу, в конечном счете побеждается жизнью, вновь испытывающей героя.

Так выглядят отношения жизни и смерти, если рассматривать мотив смерти в интимной лирике Некрасова. Сходным оно выглядит и в других его стихотворениях. Обратимся к одному из последних его произведений, написанных в полном смысле слова «у двери гроба», – «Баюшки-баю»:

Усни, страдалец терпеливый!
Свободной, гордой и счастливой
Увидишь родину свою,
Баю-баю-баю-баю!

Еще вчера людская злоба

Тебе обиду нанесла;
Всему конец, не бойся гроба!
Не будешь знать ты больше зла! <…>
Уступит свету мрак упрямый,
Услышишь песенку свою
Над Волгой, над Окой, над Камой,
Баю-баю-баю-баю!..

(«Баюшки-баю», 1877; III: 204)