Осколки мозаики

Неотступная свита рассеялась в онемевшем облаке. Туман. Безграничный туман океана, покрытого остывшим пеплом, скрывает последствия планетарной катастрофы. Очень мило, что обитатели ангара пустились путешествовать волею Факира. Ни шепота волн, ни травки — немилосердная почва. Тишина, покой. И только?

Подбородок упрямо упирается в острую коленку. Меланхолично с ладони на ладонь пересыпаются камушки, вобравшие затаенный огонь, — с ладони на ладонь. Угасающий свет теряется сквозь рассеянные пальцы. Алмазы, обласканные волной и веками, впиваются в смуглую кожу. Алфея, не желая сменить позу, набирает новую пригоршню и слушает шорох воды, поглотившей бесполезный град, некогда сводивший с ума смертных. Болезненная тяжесть украшений и более ничего — никаких других воспоминаний, мадам Необходимость.

— Боже, как нелепо, пусть не бессмысленно, но грустно распорядились мы своим предназначением, — вздыхают герои последнего романа, осуждая соперников, выбывших из их круга.

— О, как я устал от вас, бессонные мои, — вздыхает Автор, предвидевший исход.

Ничего не удалось изменить ни в подлунном мире, ни в заточении ангара, ни здесь. Предвидение, оказывается, не спасает от судьбы. Алфея склоняет голову на плечо, раскрыв пустые ладони.

— Не печалуйся, Странник. Ты забыл мое имя?

— Потому что не знал. Кто же ты? - Автор прилег рядом, закрыв глаза.

— В конце тринадцатого века — Анна. Это было в Праге. Мне, пожалуй, лет пятнадцать. Я замужем за Флэком. Он стар, его пивоварня процветает. А ты — бедный художник. Я задумала витраж для залы. Флэк согласен, так уж повелось. На твоей мозаике, просвеченной солнцем, я затмила королеву. Вдохновение, взбесившее толпу. Мы верили, что красота всесильна, что можно остановить чернь. Но оттесненная толпой, я не могла спасти тебя и навсегда покинула тот край, более не сближаясь с художниками. Лишь спустя семь веков, я посетила пивную «У Флэку». Путаясь в нескольких языках, я с опаской оглядывалась на узкие окна, на то, что сохранилось. Только венок из незабудок.

- Не думаю, что мы расстались навсегда. Так не бывает.

- Ты стал поэтом. Дивные сонеты сводили с ума ревнивых поклонниц.

- Поэтов, как и художников, карают изгнанием, награждают бессмертием, а посмертное признание случается чаще, чем хотелось бы.

- Метаморфозы утомляют, не так ли, милый? Но ты, неунывающий Странник, перешагиваешь Рубикон и возвращаешься — Игрок и Плут.

- Сумасшедший игрок, проигравший там, где фортуна не размыкает объятий.

- Ты так часто менял обличья, что я взяла роль музы — непрошеной ночной феи.

- Понимаю… я гнался за мечтой, впрочем, как все.

- Я стала призраком, тенью, безумием вдохновения, но не возлюбленной. Ты ослеп, открыв эти нещадные острова? Ты так часто уничтожал нас, что я уже не верю в собственное существование. Может быть, я чья-то мыслеформа? Не твоя? Мы пылинки вселенной. Разве не так?

— Да, мы слишком молчаливы в лучших своих побуждениях. Неуместно скромны, — кивают герои романа. Автор молчит, ибо беседа грозит затянуться, заплутать во взаимных укорах, разжигая тлеющий уголек жгучей боли, вонзающейся сталью шпаги, пронзившей сердца дуэлянтов. Миг длится вечность…

Свита начинает язвить.

- Избитое выражение: «сердце кровью обливается». Это можно вычеркнуть?

- Нет, оставьте, именно так, буквально. А вы пробовали жить дальше с этим ощущением? Знаю, что нет. Иначе финал был бы другим. Но хрустальные замки строятся только на бриллиантовых островах. Пора бы запомнить и не докучать мне.

Пауза непростительно затягивается. Алфея окаменела, забыв грустную улыбку на лице. Он понимает, что она ждет откровения, пока они наедине. Удобный случай. И как это банально!

Правда безобразна и стара, как выжившая из ума нянька. Она так и не научилась обходиться без прислуги. Нелепо… Пусть. Автор - палач ясновидящий — палач собственной души. Он может себе позволить все. Из любопытства он тронул древний свиток. Никто не знает своего происхождения. В этом нет загадки, нет трепета. Он сознает, что перемудрил, увидев ее. Он метался в поисках темы и разучился просто жить. Любопытство наказуемо! Он отравлен неотступным присутствием героев.

Алфея жаждет истины! Ни пресной воды, ни фруктов, ни цветов! Зачем? Все прах и тлен. Анна из сказки, которую сам сочинил, чтобы заработать на хлеб. Все гораздо коварней. Автор уже погиб — растворился в сюжете — перешагнул допустимую грань творческого кошмара. Дар, проклятый однажды.

Алфее на островах скучно. Зачем, действительно, похитил ее, не зная древних законов?.. Что же делать дальше? Только слагать сонеты — все о ней, о ней… Они ей к лицу, — он помнит. Назойливая свита заботливо подносит острое перо и чистый лист бумаги. Автор морщится от досады и делает знак Факиру, умевшему укрощать придворных.