Читаем Осколки памяти полностью

Никаких америк не открываю, это все просто, лежит на поверхности. Ведь едешь мимо кинотеатров - одно и то же висит: жутко с точки зрения живописи сделанные афиши, анонсирующие купленное по дешевке на распро­даже.

Все говорят, рыночная экономика: в кинотеатрах стриптиз-шоу устраивают, дискотеки - деньги берут, и оказывается, что свое кино не нужно. Какая недальновид­ность! Не укладывается у меня это в голове. Ну, пусть даже этот кинотеатр "Ретроспектива" не приносил бы много денег. Меценатствуйте! (Это я к Министерству культуры обращаюсь.) Если на таком вот вечере устро­ить творческий разговор, достанется на нем Министер­ству культуры, я убежден, причем сам народ будет возмущатъся, не авторы, которые будут стоять на сцене, сжав зубы.

Ну, пусть мне кто-нибудь скажет, что дурак ты, ба­тенька, это уже видели - кто пойдет? Так давайте про­верим. Целые поколения этого не видели и не увидят уже никогда, если мы не будем показывать. Ну, почему нет? Это же очень интересно, ведь мы уже больше никогда не увидим ни Макаровой, которая вот-вот была, совсем недавно снималась, ни Станюты, ни Санаева, ни Нови­кова...

И то, что делал Леонид Филатов своей программой "Чтобы помнили" - "возвращал" актеров, было святое дело. Равно как святое дело сегодня делает на телевиде­нии Игорь Кваша - "Жди меня" - сводит потерявших­ся людей.

Так и картины нужно возвращать поколению, сво­дить со зрителем.



СОВРЕМЕННЫЙ БЕЛОРУССКИЙ КИНЕМАТОГРАФ: КТО ВИНОВАТ И ЧТО ДЕЛАТЬ?


Я никогда не предполагал, что наступит момент, ког­да на моих глазах рухнет белорусский кинематограф.

Все недоумевают: где белорусское кино? Если по­нимать под белорусским кинематографом картины, сде­ланные на студии "Беларусьфильм", то кино наше - в хранилище, именуемом фильмотекой. Там картины ва­ляются.

Положение дел с режиссерами на "Беларусьфильме" плачевное: либо совсем старшее, уходящее поколение, либо молодые, мало снимавшие, а то и вовсе не попробо­вавшие снимать по-настоящему.

Кинематограф вдруг стал на глазах рассыпаться, и трагическое отношение к нему начальства всех уровней, мне кажется, приведет к долгому расстройству и развалу у нас кинематографа как вида искусства. Когда-то он был частицей общесоюзного кинематографа, у него было имя как на союзном экране, так и на мировом. Наши картины ездили на международные фестивали и получали премии. Если сегодняшнее отношение к кино здесь не изменится, я убежден: о национальном кинематографе можно будет забыть.

Ведь есть профессии, которым в Беларуси не учат, поскольку нет соответствующих вузов, и есть профессии, которые передаются буквально из рук в руки. Это касается, в том числе, и киноискусства, где люди собираются в результате длительного "селекционного" отбора. Скажем, если молодой человек, окончив институт, приходит на производство, то он не что иное как просто "саженец". Аналогично и в кинематографе: саженец из институтских условий, образно говоря, высаживают в землю ки­ностудии. И сразу же хотят от него плодов. Но так не бы­вает! Над ним надо еще много поработать, позаботиться: поокучивать, поопрыскивать, пополивать, позащищать колготками от зайцев. И только когда это дерево вырас­тет, оно начнет плодоносить.

Когда я сам только приехал из ВГИКа на "Беларусь­фильм", старшее поколение просто не дало мне потеряться в огромных студийных комплексах, оно приютило нас, мо­лодых, незаметно, ненавязчиво курировало и заботилось о нас. Владимир Владимирович Корш-Саблин специально пригласил профессора ВГИКа Сергея Константиновича Скворцова для того, чтобы он возглавил это "молодое обще­ство" приехавших вгиковцев, и наш переход к производству был мягче, легче. Все делалось для того, чтобы мы враста­ли в эту кинематографическую жизнь и чувствовали себя нужными, полезными и важными. Это все было. Но все ис­чезло, все забыто. Вроде никогда и быть не могло!

А отношение к кино было чрезвычайно серьезным. Тогда же белорусские писатели отправились учиться в Москву на высшие сценарные курсы, и даже доктор фи­лологических наук профессор Алесь Михайлович Адамо­вич поехал учиться: утром сидел за партой, а вечером, как говорит молва, с блеском читал лекции по литерату­ре в МГУ. Он пошел на курсы сценаристов, поскольку хотел прийти в кинематограф, разобравшись в неведомом ему искусстве, -- это было настоящее отношение, Удиви­тельное и прекрасное! Окончил сценарные курсы и Воло­дя Короткевич, к тому времени уже имевший одно выс­шее образование. И Чесик Адамчик учился там.

Так, казалось, будет всегда. И вот, когда ты достиг возраста и мастерства в своей профессии, все рухнуло, и кинематограф белорусский занимается непонятно чем.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное