Оскорбление Бога. Всеобщая история богохульства от пророка Моисея до Шарли Эбдо

«Собор любви» был, безусловно, сильным материалом – уже в 1965 году консервативный председатель мюнхенского всеобщего студенческого комитета Курт Фальтлхаузер пресек театрализованное чтение пьесы в стенах университета. В ответ на это постановка была перенесена в район Швабинга[823]. Местами действия драмы являются рай и ад. На сцену выводится не только дьявол, но и дряхлый, бессильный Бог на шатком троне, слабый Иисус и развязная Мария – последняя предстает как «суетная и бесстыдная девка, состоящая в близких отношениях с Люцифером», как заявил возмущенный прокурор в 1895 году[824]. В пьесе идет речь об изобретении эпидемии сифилиса в 1495 году. Удрученный развратом папы Борджиа Александра VI, Бог договаривается с дьяволом об изобретении страшного наказания за сексуальную распущенность, сохранив при этом возможность искупления для человека, – рождается сифилис. Паницца, находившийся под влиянием пиетизма, уже ранее обращался к католической церкви в своих литературных произведениях, например в сатире «Die unbefleckte Empfängniß der Päpste» («Непорочное зачатие пап», 1893 г.), которая была замаскирована под перевод с испанского. Уже в то время Карл Краус назвал автора одним из «самых авантюрных бойцовых петухов» в немецкой литературе[825]. «Собор любви» стоит в традициях многих старых произведений, в которых в качестве действующих лиц фигурировали небожители, – прежде всего, «Фауста» Гёте. Сочинение Паниццы по-прежнему остается яростной провокацией для исповедующих христиан, особенно католиков. По крайней мере, Теодор Фонтане оценил ее как «довольно значительную книгу», а Томас Манн защищал осуждение Паниццы «с художественной точки зрения» и отзывался о книге – вероятно, не читая ее – как о преступлении против хорошего вкуса[826].

В суде присяжных в Мюнхене автор, вероятно, с самого начала находился в проигрышной позиции. С одной стороны, «бойцовый петух» отказался идти на тактические уступки, открыто признавшись в своем атеизме и твердом намерении распространять книгу в империи. Он отрицал намерение богохульствовать. Его тонкие замечания по истории литературы не нашли отклика у присяжных, все они были набраны из простого народа[827]. Общественное мнение, мобилизованное консервативной стороной, также было против него. Сообщения прессы в Мюнхене и других городах рисовали образ человека, для которого не было ничего святого и который своей книгой хотел «высмеять религиозность простых людей»[828]. Прокурор фон Сартор превратил процесс в обвинительный акт не только против Паниццы, но и против художественной богемы Швабинга в целом. «Я не прошу вас, – сказал прокурор в заключительном слове к присяжным, – я требую от вас, чтобы вы быстрым вердиктом показали господам современникам, что у нас в Германии все еще есть законы, запрещающие так относиться к Богу, религии и священным чувствам…»[829] В результате был вынесен самый суровый приговор писателю в империи – один год одиночного заключения, который Паницце пришлось отбывать в Амберге. Радикально настроенный после тюремного заключения, но с расшатанной психикой, он впоследствии эмигрировал в Швейцарию, оттуда был выслан во Францию в 1898 году и наконец – совершенно обнищавший и одинокий – был окончательно признан недееспособным по решению своей семьи в 1904 году. Последние 16 лет своей жизни Паницца провел в психиатрической лечебнице.

Суровый приговор был объявлен во время жарких дебатов об искусстве и свободе самовыражения. Законопроект, внесенный в Рейхстаг в декабре 1884 года, обсуждался в политической среде. Этот «законопроект о подрывной деятельности» исходил от правительства Берлина, которое опасалось роста насилия со стороны анархистов[830]. Католическая партия Центра пыталась использовать законопроект для расширения действия параграфа 166. Представители этой партии выступали за защиту всей моральной основы государства и общества, которая для них включала не только монархию, но и брак, семью, собственность и религию. Согласно этой точке зрения анархизм и революция были лишь симптомами более глубокого морального кризиса «секуляризма» в целом. Дебаты в Рейхстаге более чем ясно показывают, что религиозные ультраконсерваторы также хотели криминализировать нападки ученых на религиозные догмы. Даже множество сносок не должно было в будущем защитить профессора от осуждения за публичные нападки на христианство или за неверие.