Оскорбленный взор. Политическое иконоборчество после Французской революции

Те, кто желает уничтожить знак, ставший неприемлемым после унизительного поражения 1870–1871 годов, вновь, как и их предшественники, ссылаются на заботу о памяти и чести побежденных. Эмблема наполеоновской славы сделалась пустым фетишем, знаком унижения патриотической гордости. Этот аргумент получает широкое распространение среди коммунаров — в клубах, газетах и неформальных дискуссиях. Феликс Пиа откровенно пишет об «искупительном деянии» и одобряет «разрушение самой выразительной и самой отвратительной эмблемы Империи» во имя тех, кто погиб по вине «милитаризма»: «Колонна изображает смерть четырех миллионов человек, принесенных в жертву богу войны и славе трех нашествий»[1253]. Другие иконоборческие высказывания, исходящие от более заурядных граждан, свидетельствуют о широкой популярности подобного дискурса. Один осведомитель времен Коммуны, дежуривший на Вандомской площади накануне сноса колонны, слышал такие речи: «Говорят, эта колонна сделана из меди! Да кто в это поверит! Она сделала из человеческих костей. Вот мы и посмотрим, как эти кости рухнут»[1254]. Эльзасский федерат Жан-Батист-Луи Канья, участвующий в конкурсе на замещение должности штабного офицера в середине мая 1871 года, отвечает на вопрос об оправданности сноса Колонны следующим образом:

Вандомская колонна, которая была воздвигнута в 1810 году в честь побед, одержанных французской армией над нашими так называемыми противниками при деспотическом и абсолютном правлении Наполеона I, только что под рукоплескания всех друзей человечества была снесена в соответствии с декретом Парижской коммуны, дабы эта злополучная страница нашей истории была навсегда вычеркнута из памяти. Так в будущем падут все тираны, которые уже много столетий угнетают народы, опираясь на невежество и суеверия масс. Наполеоновская легенда отжила свой век: будем надеяться, что она никогда больше не восстанет из пепла[1255].

Ответ был сочтен «удовлетворительным». Он построен на риторике damnatio memoriae: к забвению приговаривается изображение тирана, а также — и это менее обычно — вся «эпоха» как целое.

Старый религиозный аргумент, принадлежащий к древней иконоборческой традиции (борьба с поклонением идолам), в XIX веке эксплуатируется очень мало, даже когда вспыхивают гонения иконоборцев на религиозные знаки. В 1830–1831 годах редкие высказывания по поводу и в процессе иконоборческих выступлений вовсе не разоблачают культ изображений. Иконоборческие речи протестантов XVI века остались далеко позади. Порой в разгневанных рассказах о «разграблениях» церквей проскальзывают упоминания о «богохульствах», но, судя по всему, такие оценки были сугубо маргинальными[1256]. Что же касается оправдания иконоборческих актов, то для него используются другие аргументы: недовольство Католической церковью, обличение «иезуитизма» и «политической религии», а в феврале 1831 года — боязнь карлистского заговора. Сохранился продырявленный плакат, висевший около креста, установленного католическими миссионерами в Реймсе, и бесценный хотя бы по причине своей уникальности; написанный на нем текст прямо открывает резоны иконоборческой деятельности: «Следовало бы убрать этот хилый памятник и воздвигнуть на его месте колонну в честь отважных парижан, отдавших жизнь за отчизну. Если завтра крест не уберут, он будет сожжен». А на пьедестале креста с разных сторон было написано: «Долой иезуитов и их творение». Двумя днями позже рабочие спилили крест под крики «Да здравствует Хартия! Долой иезуитов и их шапочки!»[1257] Иконоборцы стремятся запечатлеть в пространстве передачу сакральности суверенному народу и его мученикам; кроме того, борясь со знаком креста, иконоборцы обличают миссионерское рвение, главенствовавшее в эпоху Реставрации. В судебном деле, касающемся разорения парижской церкви Богоматери Благой Вести 15 февраля 1831 года, упомянуты «возгласы против священников и карлистов» и флаги с надписью «Долой иезуитскую шапочку! Да здравствует свобода! Долой иезуитов!»[1258]. На заседаниях суда над участниками разграбления церкви Святого Лаврентия в том же феврале 1831 года упоминались крики «Долой бурбонские лилии!»[1259] Иначе говоря, иконоборцами движет вовсе не стремление к дехристианизации страны, но лишь желание воспрепятствовать восстановлению власти Бурбонов.