Оскорбленный взор. Политическое иконоборчество после Французской революции

Но c течением времени местные противоречия нарастают, и глашатаи социальной Республики уже не желают удовольствоваться этим iconoclash. Центральный демократический клуб, федерация демократических клубов лионского региона и рабочая гражданская милиция (так называемые «Ненасытные») желают оставить свой отпечаток в символическом пространстве города. Отсюда такие — вызвавшие скандал — события, как посадка многочисленных деревьев свободы (по меньшей мере сто пятьдесят в агломерации), установка на центральной площади квартала Перраш аллегорической статуи под названием «Суверенный народ» и процессии в «красных» кварталах с участием живых аллегорий, изображающих «Человека из народа»[1281]. Живую аллегорию суверенного народа триумфально проносят по улицам участники «праздника юнцов» в квартале Ла-Гийотьер[1282]. Гражданские праздники множатся и соперничают в демонстрации революционных эмблем; вооруженные граждане расхаживают по улицам и поют революционные гимны; стены домов покрываются «афишками всех цветов радуги»[1283]; пространство улиц и площадей становится «кабинетом для чтения под открытым небом»[1284]… Праздник в честь открытия 16 апреля статуи «Суверенного народа» начинается с шествия клубов, рабочих корпораций и «Ненасытных», которые проходят по всему городу и не отказывают себе в удовольствии сделать остановку на площади Белькур: нетрудно вообразить визуальный шок от сосуществования в одном пространстве «Суверенного народа» и «бронзового коня». И вот тут — в контексте подготовки к выборам в Учредительное собрание — начинают раздаваться голоса, требующие удалить с площади изваяние «деспота». Ходят слухи о скором сносе статуи, о ее замене «гением свободы»[1285].

Демократ Жильбер Рандон, поэт-песенник и рисовальщик, берется за перо и через газету «Суверенный народ» обращается к муниципальным органам — не от собственного имени, а от имени «народного чувства». Глаз гражданина, пишет Рандон, не может больше терпеть «это отвратительное и наглое изображение» «надменнейшего из тиранов» «в несколько шагах от дерева свободы и статуи суверенного народа»: следует если не уничтожить статую, то по крайней мере убрать в музей, а городу Лиону поднести памятник, достойный его возрождения и обновления. Рандон хочет видеть на этом месте «монументального льва, разрывающего своими могучими когтями презренные и ненавистные знаки рабства и тирании»[1286]. Центральный клуб присоединяется к требованию скрыть — если не уничтожить — оскорбительное изваяние и оказывает давление на муниципальные власти. В тот момент, когда в новой Республике борются две концепции представительства, инклюзивная и эксклюзивная, это требование вовсе не выглядит анекдотическим[1287].

Муниципальные власти уступают давлению, и избранный временный мэр, Эмиль Лафоре, 9 мая 1848 года официально объявляет о снятии бронзового коня с пьедестала. С точки зрения консерваторов всех мастей, эта damnatio memoriae свидетельствует о тирании клубов — лионских и парижских[1288] — и заставит лионцев «отступить на десять веков назад <…> возвратиться во времена гуннов и вандалов»[1289]. Не меньше, чем исчезновение статуи, страшит некоторых граждан ее возможная замена каким-нибудь гипсовым изваянием, «заимствованным из языческой мифологии», какой-нибудь «полуодетой богиней во фригийском колпаке»[1290]. Призраки Террора тревожат благонамеренных «порядочных людей»[1291]. Следствием всего этого становится гражданская мобилизация на письме и на деле: днем и ночью около статуи дежурят группы лионцев — одни стремятся ее защитить, другие — снести; здесь же ведутся дискуссии по поводу достоинств и грехов обвиняемого памятника. «Граждане художники», причисляющие себя к «республиканцам вчерашнего дня», призывают «трудовой народ, любящий художества» создать «патриотическую гвардию для охраны шедевра Лемо» и поговаривают даже о «крестовом походе» против «современных вандалов»[1292]. Со своей стороны, республиканцы-демократы приглашают единомышленников, в особенности рабочих из «красных» кварталов и «жителей квартала Красного Креста, этого священного Сиона свободы», прийти к статуе и высказать твердое намерение с ней покончить[1293]. «На площадях и улицах идут горячие споры»[1294] между иконоборцами и иконопочитателями. Спорщики, многие из которых вооружены, готовы перейти в рукопашную. Одна из женщин дает оппоненту пощечину[1295].