Оскорбленный взор. Политическое иконоборчество после Французской революции

Реконструировать иконоборческий дискурс, сопровождавший уничтожение религиозных изображений во время Коммуны 1871 года, затруднительно. Версальские источники и версальская историография покрывают высказывания коммунаров толстым слоем фантазматических толкований и интерпретируют события 1871 года посредством понятий «дехристианизация» и «вандализм», актуальных для года 1793-го. Поступки коммунаров в такой оптике — это вандализм и «негодяекратия»[1260], иконоборчество — политика tabula rasa, коммунары — новые санкюлоты. «Они не уважают ни религию откровения, ни историческую традицию, ни видимые знаки прошлого, каковы бы ни были эти реликвии — бронзовые, мраморные или нарисованные на холсте»[1261], — пишет Филибер Одебран, который, как мы уже видели, сходным образом возмущался поведением иконоборцев сорок восьмого года в Тюильри.

Если исходить только из речей коммунаров, достоверных или им приписываемых, реконструировать однородный и связный иконоборческий дискурс невозможно. Конечно, очень жесткие антиклерикальные высказывания звучали там регулярно: иконоборцы обличали «святош», «религиозные касты», «пустосвятов и пустосвяток»[1262], «бандитов», которые «истребляли массы»[1263]. Нередко можно было прочесть или услышать святотатственные речи против Господа — «людоеда», с которым следует «покончить»[1264], Богоматери-«шлюхи»[1265] или Иисуса-«вонючки»[1266]. Коммунары занимали церкви, разграбили некоторые из них, многократно совершали там разнообразные кощунственные действия — мы к ним еще вернемся. Однако все это не подкреплялось сколько-нибудь связным иконоборческим дискурсом, который бы содержал призывы к систематическому уничтожению религиозных «идолов» и истреблению реликвий ради того, чтобы положить конец «суевериям». С этой точки зрения коммунар 1871 года вовсе не брат-близнец санкюлоту года 1793-го, который боролся против «гремушек» и «игрушек» фанатизма и прочих «подлостей, именуемых реликвиями»[1267]. 15 мая клуб Революции в секции Ла-Шапель принимает резко антиклерикальную резолюцию, призывающую к «отмене культов, немедленному аресту священников <…>, продаже их имущества, как движимого, так и недвижимого»[1268], но в ней ни слова не говорится о священных образах. Что же касается приказов об удалении распятий из школ, которыми руководили священники, его в основном объясняют заботой о «свободе совести» в секуляризованном пространстве[1269]. Знаменитый автор «Времени вишен» Жан-Батист Клеман, атеист и вольнодумец, обращаясь к директорам школ восемнадцатого округа, призывает «убрать с глаз детей все, что могло бы напомнить о вздоре, каким их слишком долго пичкали. В наших школах нам больше не нужны ни религиозные картины и книги, ни кресты, ни статуэтки святых»[1270]. Но он не распространяется о своей ненависти к идолам и не призывает осквернять святыни, чтобы бросить вызов Богу «иезуитов».

Если кое-где и приводятся аргументы сугубо иконоборческие, объясняются они прежде всего описанной выше искупительной логикой. Разрушения образов или разграбления церквей оправдываются необходимостью отомстить за «преступления», совершенные Церковью, за сексуальные насилия или злоупотребления. Так, Гюстав Марото, юноша двадцати одного года от роду из окружения Валлеса, блестящий редактор газеты «Гора» (La Montagne), пишет 21 апреля 1871 года, обращаясь к духовенству: «Бойтесь гнева народного. Если по случайности народ займется вашими прегрешениями, если он сочтет ваши злодеяния, если вспомнит невинных девушек, которых вы обесчестили или свели с ума, и детей, чей ум вы отупляли и иссушали, от ваших церквей не останется камня на камне» [курсив наш. — Э. Ф.]. Сходным образом 19 мая 1871 года один из редакторов газеты «Пролетарий», посетив заведение братьев христианских школ на улице Святого Бернара (Сент-Антуанское предместье, одиннадцатый округ) и обнаружив странную исповедальню с пристроенным «будуаром», намекает на мерзости, которые там, должно быть, происходили, и призывает по этой причине покончить с фетишами и идолами — лицемерными покровами, наброшенными на «отвратительный» разврат:

Повсюду оно и то же: портреты, иконы, Христос, добрые девственницы, которые гримасничают или поднимают лица, искаженные полумраком, к потолку, как бы прося, чтобы их вывели из этого мрачного места, которое они слишком давно украшают. Мы вышли оттуда, убежденные, что необходимо безотлагательно освободить это место и удалить оттуда все те нечистоты, какие заполняют его теперь[1271].