Мнимое сходство не должно заслонять тот факт, что за многие десятилетия смысл этих жестов радикально изменился. В 1871 году никто или почти никто не бросает вызов божественному началу, скрывающемуся в камне или реликвиях; никто не предлагает новую религию взамен старой; речь должна идти скорее о временном изгнании сакрального, о символическом освобождении от общественного порядка, благословляемого Церковью, а главное, о политической мести духовенству за его «соглашательство» при Второй империи и поддержку версальцев. Вдобавок у коммунаров нет единого проекта дехристианизации: когда гонитель священников Ле Муссю устраивает 17 мая разорительный обыск в базилике Богоматери Побед, он сталкивается с осуждением со стороны мэра округа Эжена Потье, а за аналогичный обыск 21 мая в церкви Святого Павла Святого Людовика его осуждают члены работавшего там клуба; в церкви Святого Гервасия, в двух шагах от Ратуши, где заседает правительство коммунаров, происходит конфликт между федератами, выступающими за занятие церковного здания и против него. Внимательный анализ жестов погромщиков и грабителей опровергает гипотезу о намеренной дехристианизации. В этом отношении огромную ценность представляет «протокол осмотра базилики Богоматери Побед после разграбления»[1588]
. В часовне Пресвятой Девы нуминозное средоточие этого храма, посвященного Деве Марии, — статуя Боматери Побед, в 1853 году увенчанная короной по приказу папы Пия IX, осталась нетронутой; в часовне Пресвятого Сердца Христова Лик Спасителя также не пострадал; никто пальцем не тронул алтарные полотна работы Карла Ван Лоо (в числе которых «Обет Людовика XIII» и цикл «Жизнь святого Августина»). Обетные дары повсюду привлекали внимание коммунаров, только если были украшены драгоценностями; напротив, повсеместному изъятию подлежали люстры, канделябры, лампы, ценные кресты, предметы и рамы из бронзы, золота или серебра, некоторые реликварии, облачения из драгоценных тканей; ящики для пожертвований были вскрыты и опустошены. Пострадали только статуя Иоанна Крестителя и голова младенца Иисуса, а главное, были разбиты все без исключения исповедальни — свидетельство антиклерикальной ненависти к самой процедуре исповеди, воспринимаемой как «моральный адюльтер»[1589]. Разрушения и изъятия, производимые, напомню, во время процедуры обыска, а не осквернения, касаются