Османы. Как они построили империю, равную Римской, а затем ее потеряли

Незадолго до конфликта император Николай I (1825–1855 гг.), который, как и Екатерина II, стремился уничтожить Османскую империю и заменить ее христианским королевством, объединенным с Россией, с собором Святой Софии в качестве православной церкви, впервые упомянул Османскую империю как «больного человека Европы». Он верил в ее неминуемый крах и планировал раздел территорий[920], но вместо этого война закончилась уничтожением российского флота и его баз, а сама Россия потеряла протекторат над Молдавией и Валахией и была вынуждена уйти из восточноанатолийского города Карс, захваченного в 1855 г. несмотря на усилия британского генерала, командовавшего османскими войсками. Вместо того чтобы распасться на части, Османская империя впервые была признана Парижским договором (подписанным 30 марта 1856 г.) равноправным членом объединения европейских государств.

Одним из ключевых вопросов была необходимость гарантировать защиту и права христианских подданных, что османы рассматривали как предлог для иностранного вмешательства в их внутренние дела.

Русский император требовал того же, однако, когда он позже вернул Крым, то изгнал сотни тысяч татар-мусульман и поселил на их месте бывших османских христиан, в частности греков и болгар[921]. Николай I выдавил сотни тысяч мусульман с Северного Кавказа, что вынудило их искать убежища в Османской империи. Именно это было наиболее значимым в исходе войны с точки зрения османских подданных еще до того, как делегаты собрались в Париже на мирную конференцию.

Хатт-и-хумаюн[922] 1856 г., изданный Абдулмеджидом I за неделю до начала мирных переговоров, четко декларировал то, что подразумевалось в указе 1839 г.: полную свободу вероисповедания, отсутствие принудительного обращения и подлинное равенство. Государство отказывалось, по крайней мере теоретически, от преобладающей роли мусульман. Не все религиозные правящие элиты были этому рады. По словам министра Ахмеда Джевдет-паши, «многие мусульмане начали роптать: “Сегодня мы потеряли наши священные национальные права, которые предки завоевали кровью. Мусульманская община раньше была правящей, но ее лишили этого священного статуса. Для мусульман настал день слез и траура”»[923]. Подобные настроения уже в 1859 г. в Стамбуле вылились в попытку государственного переворота, осуществленную группой офицеров и суфиев-накшибенди, но мятеж быстро подавили.

Правительственная декларация о свободе вероисповедания вызвала тревогу среди новообращенных[924]. Начиная с конца 1850-х гг. десятки тысяч людей, которых империя считала мусульманами, потому что их предки приняли ислам столетия назад, объявляли себя христианами, ставленниками Австрии, Великобритании, Франции, Греции или России[925]. Грекоязычные мусульмане-кромлиды[926], жившие в районе Понта, ставриоты в центральной Анатолии, и армяноязычные мусульмане-амшенцы, проживавшие на побережье Черного моря, заявили, что никогда не были настоящими мусульманами, но тайно придерживались своей прежней веры.

Обращение и отступничество стали скорее политическим вопросом, чем религиозным или теологическим. Лояльность была привязана к религии, ставшей национализированной[927]. Если мусульманин обращался в христианство, режим предполагал, что отступник примкнет к пятой колонне, поддерживавшей иностранные державы. Власти исходили из того, что только мусульмане могут быть лояльны государству, несмотря на попытки принимать всех подданных на равных.

В то же время, опасаясь потерять мусульман из-за вероотступничества, Османская империя охотно принимала отступников из других стран. После общеевропейских революций 1848 г. тысячи полезных беженцев – солдаты вместе с ведущими политиками и генералами из революционной Венгрии, Италии и Польши – были радушно ею приняты. Решив игнорировать идеологию «Сорок восьмого года»[928] – конституционное правительство, парламентскую форму правление и национальное освобождение, – османы сосредоточились на лидерском опыте и военных способностях изгнанников. Их прибытие укрепило османов, а Габсбурги и Россия потребовали, чтобы повстанцы и их лидеры, включая Кошута Лайоша, лидера венгерского парламента, провозгласившего автономию Венгрии, а затем боровшегося за ее независимость во время революции, были возвращены. Вместо этого османы предоставили им убежище, и многие из эмигрировавших людей стали мусульманами.

Обращение освободило их от высылки, сделав подданными Османской империи. Таким образом, государство продолжило прежнюю политику, используя ислам как средство интеграции мужчин в военную и политическую элиту.