Османы. Как они построили империю, равную Римской, а затем ее потеряли

Западные дипломаты и высокопоставленные гости империи были больше озабочены османскими женщинами, чем какой-либо другой темой. Центральным элементом ориенталистских представлений о восточной инаковости был гарем – личные покои мусульманского дома, воображавшиеся как зона реализации сексуальных фантазий. Европейские мужчины и женщины мнили себя «освободителями» османских женщин, которых стремились раскрыть (и раздеть), возбудившись идеей отдельного проживания женщин и полигамии. Английский художник Джон Фредерик Льюис прожил в Каире десять лет в середине XIX в., «став туземцем». Он проводил время среди арабов в роскошном доме в старом квартале и одевался, как все вокруг, в халаты и тюрбан. Британец угощал посетителей кофе и кальяном, как истинный османский джентльмен, и обладал в гареме авторитетом, несмотря на то что никогда в него не входил[1018]. В творчестве он опирался на рассказы путешественниц и использовал жену в качестве модели, в том числе спящей «каирской» женщины, изображенной на его картине «Сиеста» (1876 г.), являющейся частью постоянной выставки галереи Тейт[1019]. Автопортрет он назвал «Портретом Мемлюк-бея».

Несмотря на причудливое тщеславие, полотно «Гарем» (1849 г.) принесло художнику известность в Британии[1020]. На нем изображен мамлюкский бей[1021] в тюрбане и с украшенным драгоценными камнями кинжалом, развалившийся на роскошном диване с молодой девушкой, а у его ног – еще две женщины – три наложницы или жены (грузинка, гречанка и черкешенка) – в гареме в Каире. Ни на одной из них нет вуали. Рядом стоит улыбающаяся африканская служанка. Темнокожий, высокий, ухмыляющийся африканский евнух показывает присутствующим смущенную полуобнаженную восточноафриканскую рабыню, сжимающую в руках то, что осталось от ее одежды. Другой раб держит в руках кальян. На диване лежит газель, а еще одна бродит по комнате.

Несмотря на нелепость, изображение было воспринято как реалистичное этнографическое исследование. Картину высоко оценили искусствоведы как «одно из самых замечательных произведений английского искусства этого века» и «самое экстраординарное полотно, когда-либо выполненное акварелью»[1022].

Европейские женщины из высшего класса получили реальный доступ к гаремам, начиная с XVIII в., когда леди Мэри Уортли Монтегю зафиксировала свои знания в хорошо известных письмах турецкого посольства. Воочию убедившись в спасительных последствиях вариоляции (ранней формы иммунизации против оспы) в Стамбуле, она распространила ее в Англии. В XIX в. все больше и больше британских женщин посещали империю. Несмотря на их отношения с женщинами гарема и их представление о нем как о семейном месте, гостьи были склонны повторять ориенталистские стереотипы о гаремах как об экзотических местах для реализации фантазий и территории тайн и интриг, сравнивая их с «Тысячью и одной ночью». Особый акцент делали на неподвластной времени роскоши, чувственности и красоте[1023].

Османские женщины из гарема иногда пытались опровергнуть подобные рассказы. Доказательства тому можно найти в искусстве и литературе. Они заказывали портреты и объясняли художникам, как именно их нужно изобразить, пытаясь контролировать их восприятие на Западе. Дочь султана-реформатора Абдул-Меджида I Фатьма, в то время еще подросток, пригласила британскую путешественницу Мэри Аделаиду Уокер написать ее портрет примерно в то же время, когда Льюис создал свой «Гарем»[1024]. Уокер прожила в Стамбуле тридцать лет. Она нарисовала портрет Абдулазиза I для Всемирной выставки 1867 г. в Париже. Султан провел шесть недель во Франции и посетил Австрию, Бельгию, Англию, Германию и Венгрию, став единственным османским императором, выехавшим за пределы владений не во главе армии, и первым правителем, побывавшим в Западной Европе[1025].

Англичанину Чарльзу Фуллеру поручили отлить бронзовую статую султана, изображавшую его верхом на коне, которую он выставил в своем новом дворце Бейлербейи в азиатской части Стамбула[1026].

В течение шести месяцев, пока Уокер рисовала Фатьму-султан, та выбирала платье, отвечавшее западноевропейской и османской моде, и подходившую для картины позу[1027]. Портрет получился достаточно формальным. На нем изображена принцесса в белом наряде из французского шелка, корсете в европейском духе под свободным халатом и мешковатыми брюками в восточном стиле, с поясом, усыпанным бриллиантами[1028]. Фатьма запретила тиражировать картину за пределами дворца, чтобы посторонние не могли разглядывать ее фигуру.