В работе, посвященной британскому дизайну моды, Анджела Макробби (McRobbie 1998) обращается к теории Бурдьё, анализируя стратегии, выработанные для продвижения своих работ начинающими модельерами, которых она опрашивала во время их стажировки. Такие стратегии нацелены на то, чтобы легитимизировать эти работы в поле моды, окружив их благородным ореолом художественности. Макробби цитирует некоторые высказывания студентов, например: «Поскольку меня вдохновила выставка Матисса, которая называлась „Джаз“, я планирую перенести его технику коллажа на пляжную одежду, используя аппликацию» (цит. по: Ibid.: 61). По наблюдениям Макробби, пытаясь передать суть своих стратегий канонизации, ее респонденты делали акцент на отказе от коммерческих соображений (Ibid.: 13). Как заметил Бурдьё,
противопоставление искусства и денег («коммерции») – основополагающий принцип всех суждений, которые, касаясь театра, кинематографа, изобразительного искусства и литературы, проводят границу, разделяющую то, что является искусством, и то, что им не является, границу между искусством «буржуазным» и искусством «интеллектуальным», между искусством «традиционным» и искусством «авангардным» (Bourdieu 1996c: 162).
В статьях, написанных мною на основе анализа текстов о моде, публикуемых в Le Monde и Vogue (Rocamora 2002b; Rocamora 2006), также обсуждаются способы эксплуатации ассоциаций, отсылающих к высокой культуре. Использование таких отсылок в репортажах, посвященных моде и событиям мира моды, позволяет обоим изданиям позиционировать не только моду, но и самих себя как пространства высокой культуры.
В статье «Кутюрье и его марка» Бурдьё и Дельсо говорят также о «дискурсе моды» (le discours de mode) (Bourdieu & Delsaut 1975: 23), подразумевая под этим термином дискурс, в который вовлечены инсайдеры моды или игроки поля моды – главным образом модельеры и пишущие о моде журналисты. В свое время я воспользовалась идеей «дискурса моды» как предпосылкой для подробного анализа «дискурса фешен-медиа» (Rocamora 2009: ch. 3). В чем же она состоит? Бурдьё и Дельсо утверждают, что определения, которые модельеры используют для описания созданных ими работ, являются словесной иллюстрацией, демонстрирующей гомологичность их эстетических установок и позиций, занимаемых ими в поле моды. Язык ведущих модельеров, изобилующий словами «эксклюзивность», «аутентичность» и «утонченность», находится в оппозиции к лаконичному и дерзкому языку авангардных дизайнеров (Bourdieu & Delsaut 1975: 12). Первый – язык «благородной сдержанности, элегантности, баланса и гармонии», второй – язык «свободы, юности и фантазии» (Ibid.). Обращая наше внимание на роль дискурса моды, Бурдьё и Дельсо еще раз напоминают о значимости символического производства для поля культуры; именно этот вид производства интересовал меня, когда я попыталась разобраться в том, как осуществляется процесс дискурсивного производства моды – как поп-культурного феномена (на примере текстов из The Guardian) и как явления высокой культуры (на примере материалов Le Monde) (Rocamora 2001).
Слова, использующиеся в профессиональных текстах о моде, не просто описывают достоинства предметов, убеждая нас в их ценности, – они создают эту ценность (Bourdieu & Delsaut 1975: 23). Этот тезис принципиально отличает концепцию дискурса моды Бурдьё и Дельсо от концепции Ролана Барта (Barthes 1990). В силу того что семиотический анализ Барта сосредоточен исключительно на внутреннем прочтении дискурса моды (см. главу 8), он, по словам Бурдьё и Дельсо, оставляет за бортом «вопрос о функции, выполняемой дискурсом моды в процессе производства модных товаров» (Bourdieu & Delsaut 1975: 23). Объектом исследовательского интереса и для Барта, и для Бурдьё является система словесных описаний, которая встает между вещью и ее потенциальным обладателем; Барт обозначает ее словом «завеса» (Barthes 1990: xi), Бурдьё называет «экраном» (Bourdieu 1993b: 138). И Барт, и Бурдьё полагают, что существование моды зависит не только от производства предметов одежды, но и от вращающихся вокруг них дискурсов. Но если Бурдьё и Дельсо рассматривают систему словесных описаний только как часть более сложной системы производства и структурный элемент поля, и соответственно, как внешнюю по отношению к самому дискурсу, взгляд Барта сосредоточен на внутренней системе дискурса, на его лингвистической структуре. Бурдьё и Дельсо утверждают, что именно поэтому Барт не способен по-настоящему понять функцию дискурса моды и не считает уместным рассматривать его как специфический структурный элемент поля, которому он принадлежит (Bourdieu & Delsaut 1975: 23).