Идея Бурдьё, что капитал может быть заключен в самом теле, отражает интерес социолога к телесной логике практик. Внимание Бурдьё к этой тематике получило выражение в концепции габитуса. Действительно, по словам Бурдьё, телесно воплощенный капитал – это «внешние накопления, конвертированные в индивидуальные черты, неотделимые от человека, в его габитус» (Bourdieu 1986: 48). Наиболее подробно и последовательно концепция габитуса изложена в книге Бурдьё «Практический смысл» (Le Sens pratique, 1980), но слово «габитус» часто повторяется и в других его работах, и можно найти по-разному сформулированные определения заключенного в нем понятия: «обусловленная спонтанность», «практический смысл» (Bourdieu 2000b: 260, 262), «набор исторически обусловленных диспозиций „впитанный“ плотью индивида в форме ментальных и телесных схем восприятия, оценки и действия» (Bourdieu & Wacquant 1996: 16).
Так же как концепция поля, концепция габитуса помогает Бурдьё преодолеть оппозицию «структура – агентность»: «существуя помимо дуальности субъекта и объекта, активности и пассивности, средств и целей, детерминированности и свободы, отношение габитуса к полю, посредством которого габитус определяет себя, определяя, что определяет его, – это расчет, произведенный без участия расчетчика, преднамеренное действие, совершаемое без намерения» (Bourdieu 2000b: 262). Структурированные своим габитусом, агенты всегда стремятся добиться максимальной выгоды и следуют стратегиям, наиболее соответствующим их интересам. Однако это стратегии без осознанного стратегического расчета, поскольку габитус направляет агентов, указывая им нужные позиции и пути, ведущие к этим позициям. Вкус к игре и умение вести свою игру – это неотделимая от агента диспозиция габитуса. Так, в статье «Кутюрье и его марка» Бурдьё и Дельсо утверждают, что габитус Куррежа, заметно отличавшийся от габитуса таких авторитетных игроков поля высокой моды, как Бальмен и Живанши, но схожий с габитусом новой, прогрессивной и энергичной, французской буржуазии, обеспечил ему успех в этой социальной группе.
Хотя Бурдьё написал две статьи, целиком посвященные полю моды, в других его работах эта тема практически не затрагивается. Исключение составляет книга «Отличие. Социальная критика суждения» (Bourdieu 1996a), пожалуй, самая известная работа из всех им написанных. В ней, как и в книге о фотографии (Bourdieu 1996b), Бурдьё утверждает, что в основе суждений, касающихся объектов культуры и культурных практик, лежит кантианская эстетика. Диапазон этих суждений определяется набором дихотомий, на которые опирался Кант, разделяя и противопоставляя чистую эстетику (которой, поясняет Бурдьё, привержены господствующие классы) и народную эстетику (более близкую и понятную рабочему классу). По словам Бурдьё, народная эстетика «прямо противоположна кантианской эстетике» (Bourdieu 1996a: 5). Для доминирующей эстетики значимы форма, идея, дистанцированность и беспристрастность, в то время как взаимодействие рабочего класса с объектами культуры требует другой системы координат: содержание, тело, непосредственная близость, интерес.
Бурдьё стремится показать, что эстетические суждения должны быть связаны с социальным положением и историческим моментом. В отличие от Канта, он полагает, что эстетические переживания нельзя описать как не зависящее от внешних факторов проявление работы разума или самодостаточной духовной жизни, и правильнее говорить о них как о социально и исторически обусловленных диспозициях. Именно поэтому Бурдьё называет вкус «маркером „класса“» (Ibid.: 2).
Отвлеченное созерцание, которое ценят эстеты, есть не что иное, как дистанцированность от материальных нужд, возможная лишь в том случае, если агент занимает привилегированное социальное положение (Ibid.: 56). Оно может быть достигнуто только при наличии экономического капитала, который позволяет эстету не знать нужды и оставаться далеким от мыслей о необходимости удовлетворять элементарные потребности (Ibid.: 53). И именно потому, что рабочий класс не обладает экономическим капиталом, говорит Бурдьё, он питает «вкус к необходимому» (Ibid.: 374), и во всех культурных объектах его больше всего интересует «соотношение цены и качества» (Ibid.: 378). Этот вкус вынуждает людей любить лишь то, что они могут себе позволить любить. Буржуазный вкус, напротив, тяготеет «к роскоши (или свободе)» (Ibid.: 177); он обусловлен наличием не только экономического, но и культурного капитала. Понимание вкуса как классового маркера выражено в знаменитом изречении Бурдьё: «Вкус классифицирует не только объекты, но и самих классифицирующих» (Ibid.: 67).