Несмотря на то что сформулированные им концепции и понятия использовались в качестве теоретической базы при исследовании различных форм культурного капитала – к примеру, субкультурного капитала завсегдатаев ночных клубов (Thornton 1997), – сам Бурдьё вряд ли одобрил бы такой подход, поскольку в его работах под словом «культура» подразумевается именно высокая культура, а под словосочетанием «культурный капитал» – активы высокой культуры (Rocamora 2001; Skeggs 2004). Таким образом, многие авторы расходятся во взглядах с Бурдьё, настаивая на существовании самых разных форм культурного капитала (см., к примеру: Lamont 1992; Lamont 2010; Skeggs 2004); кроме того, они указывают на партикуляризм его теорий. Мишель Ламон (Lamont 1992), в частности, объясняет, почему они не применимы к культурным практикам, типичным для американского общества. Она также замечает, что в книге «Отличие» Бурдьё «склонен делать обобщения, основываясь на наблюдениях за культурой, преобладающей в той интеллектуальной среде, к которой принадлежит он сам, – утверждая, что население Франции в целом разделяет такое понимание культуры» (Lamont 1992: 186; также см.: Jenkins 1996: 148; Shusterman 2000: 197). А некоторые его высказывания – особенно рассуждения о том, что рабочий класс «оторван от культуры» (Bourdieu & Darbel 1997: 88) – неизбежно должны были спровоцировать обвинения в чрезмерном пессимизме (Grignon & Passeron 1989). «Идея [культурной] „депривации“ в принципе неприемлема, поскольку побуждает принять как данность нормы высокой культуры, – пишет Дж. Фроу. – Фактически, говорить о культурной отсталости можно, только встав на сторону высокой культуры» (Frow 1987: 65).
И наконец, сосредоточившись в основном на идее классового разделения, Бурдьё уделял сравнительно мало внимания той роли, которую играют в формировании вкусов, габитусов и полей другие социальные категории – такие, как гендер163
и этническая принадлежность.Тем не менее, несмотря на все перечисленные недостатки, теоретические взгляды Бурдьё остаются востребованными и находят отражение в работах многих авторов, исследующих самые разные проблемы. На них опираются, от них отталкиваются, их принимают, с ними спорят, их перерабатывают (к примеру, Лиза Адкинс и Бев Скеггс в своей книге обсуждают «феминизм после Бурдьё»; см.: Adkins & Skeggs 2004). В следующем разделе статьи я обозначу дополнительные направления, исследование которых побуждает обратиться к теории поля, и продемонстрирую ее инструментальную ценность на примере анализа одного из новых феноменов – вторжения фешен-блогеров в поле модной журналистики.
Поле модной журналистики – это социальное пространство, включающее в себя целый ряд институтов и агентов: журналы, газеты, обозревателей, фотографов, стилистов, художников-визажистов и так далее. Все они так или иначе причастны к определению норм и ценностей этого поля. В том числе от них зависит, что будет канонизировано как хорошая мода – достойная высокой оценки, отвечающая стандартам вкуса или инновационная (см.: Rocamora 2001; Lynge-Jorlén 2012). Такие издания, как Vogue и Marie Claire, входят в число прочно стоящих на своих позициях, влиятельных игроков, тогда как другие, основанные сравнительно недавно (к примеру, журнал Gentlewoman), находятся в положении новичков. Ко второй категории относятся и фешен-блогеры, хотя популярность некоторых сайтов, таких как The Sartorialist или Garance Doré, очень быстро превратила их создателей в авторитетных игроков поля моды.
Фешен-блоги появились в начале XXI века (см.: Rocamora 2011). В первое время независимые блогеры не имели доступа в поле моды, ведь два основных инструмента вхождения в него – приглашения на модные показы и общение с кем-то из официально представляющих модные бренды специалистов по связям с общественностью – были зарезервированы для признанных игроков поля моды, модных обозревателей, представляющих традиционные печатные СМИ. Блогеры часто жаловались на то, что модные бренды не желают иметь с ними дела. Бурдьё заметил:
Внутри поля журналистики никогда не угасает конкурентная борьба за читателя, что естественно, но также и за то, что гипотетически может удержать читателя, то есть за скорейший доступ к новостям, за «горячий материал», за эксклюзивную информацию, а также за что-то из ряда вон выходящее, за «громкие имена» и так далее (Bourdieu 2005: 44).