Эта тенденция отчасти объясняется кроссдисциплинарными последствиями, которые повлек литературный и философский анализ, способный разоблачить доминирующую логику мышления, которую Деррида называет логоцентризмом и метафизикой наличности. Упрощенно общий смысл этой концепции можно передать следующим образом: западная метафизика без конца повторяет логоцентрическую практику фабрикования сущностей, которая состоит в том, что логос (мир, запечатленный в звучащем слове) именует бытийную сущность вещей и, следовательно, приравнивается к «полному наличию»164
или «первоначалу истины», из которого проистекает значение (Derrida 1976: 18). Деррида подвергает сомнению цельность слова, а значит, и его тождественность «полному наличию» чего бы то ни было и способность адекватно передавать мысль, то есть логоцентризм языка, на котором держатся традиции мышления. Его мысль неудержимо стремится подточить, казалось бы, всевластную идею неизменной сущности или идентичности (Derrida 1988: 4; Lucy 2004: 12). Это помогает нам понять, что «деконструкция начинается, если можно так выразиться, с отказа от авторитетов или отрицания определяющей власти каждого „есть“», и не потому что она представляет оппозиционный подход, выражает позицию несогласия или отказ от простых дефиниций, но скорее из‐за «принципиальной невозможности любого „есть“» (Lucy 2004: 11). В представлениях Деррида деконструкция подразумевает критику логоцентризма, озабоченного тем, чтобы запечатлеть «чистое наличие», ибо это необходимый шаг на пути к знанию, и убеждающего в невозможности совмещения противоположных понятий в одной единице мысли. Правильнее всего будет сказать, что Деррида предпринял попытку философского осмысления различий и переосмысления «наличия», построив концепцию наличия-в-различии.Чтобы показать, как осуществлялась реализация этого замысла, возьмем в качестве примера так называемое «двойственное мышление», которое может проявиться в «двунаправленности» деконструкции текста. Найл Люси в своем «Словаре философии Деррида» поясняет это понятие, кажущееся невероятно сложным, поскольку оно предполагает рассмотрение апорий или неразрешимых парадоксов логики оппозиций и неизбежную «двунаправленность, которая не сводится к „пошаговой программе“ или последовательным „фазам“ интерпретации» (Ibid.: 13). Деконструкция текста позволяет проявить себя способности одномоментно мыслить оппозициями, осознавая разницу между двумя понятиями и их взаимосвязанность, а следовательно, невозможность осмысления одного без другого. Люси утверждает, что достичь этого бывает очень трудно, потому что традиционно одно из образующих оппозицию понятий ценится выше, чем другое, и инертность мышления противится иному порядку вещей.
Некую аналогию двойственного мышления, реализовавшую себя в моде, заметили Ричард Мартин и Гарольд Кода. Они приводят в качестве примера модели Рей Кавакубо, выпущенные под маркой Comme des Garçons, и Карла Лагерфельда, созданные им для Chloé. Эти модели не скрывают своей структуры – на них хорошо заметны швы, а сквозь прорехи видна изнанка. Таким образом, «деструкция превращается в процесс аналитического созидания», а модельеры «используют в работе более аналитический подход, чтобы продлить интерес к одежде», которую они создают (Martin & Koda 1993: 94). Подобно философским рассуждениям Деррида дизайн моды может подчеркнуть моменты нестабильности в «тексте» (в роли которого здесь выступает одежда) и парадоксальным образом быть конструктивным и деструктивным, соединяя в себе идею созидания и разрушения. Мартин и Кода (Ibid.: 96) задаются вопросом, есть ли какая-то разница между тем, что делала в 1920‐х годах Мадлен Вионне, выставляя напоказ свою технику конструирования одежды, и той деконструкцией, которую можно обнаружить в моделях Лагерфельда и Кавакубо. В результате Мартин и Кода приходят к выводу, что для моделей конца XX века отправной точкой выступает «законченная вещь, целостность которой разрушается, а не просто предстает результатом наглядно явленного процесса создания» (Ibid.: 94).