Осмысление моды. Обзор ключевых теорий

Чем мы можем обогатить свое понимание текстов и текстуальности объектов моды, если, уподобившись Деррида, попробуем скрупулезно вчитаться в эти тексты? Его описание текстуальности наводит на мысль о том, что объекты и визуальные образы моды – это замысловато сотканные интертексты, изобилующие следами значений, которые ждут расшифровки. Используя фигуры речи, пробуждающие в нашем сознании представления о переплетении нитей, из которого образуется ткань, Деррида отсылает нас к определению текстуальности как потенциально бесконечного взаимодействия различий между словами, осуществляющегося в водоворотах дискурсов:

Будь то в порядке устного дискурса или письменного дискурса, ни один элемент не может функционировать как знак, не отсылая к какому-то другому элементу, который, в свою очередь, не остается просто присутствующим. Благодаря такой сцепленности каждый «элемент» <…> конституируется на основе отпечатывающегося на нем следа других элементов цепочки или системы. Это сцепление, эта ткань есть текст, продуцирующийся лишь в порядке трансформации какого-то другого текста. Ничто, ни в элементах, ни в системе, нигде, никогда не выступает просто присутствующим или отсутствующим. Везде, сплошь имеют место только различения и следы следов165 (Derrida 1982: 26).

Отталкиваясь от той же цитаты, Ким Савчук (Sawchuk 2007) очерчивает потенциал, который можно усмотреть в обозначенной Деррида аналогии между текстом и текстилем, чтобы объяснить интертекстуальность модного тела как текстурированного объекта моды. «„Модное тело“ – это телесно воплощенная субъективность, сотканная из множества социальных, исторических и культурных помет. В каждый момент времени, или в любой исторической точке, модное тело потенциально включено в многочисленные дискурсы, охватывающие темы здоровья, красоты, морали, сексуальности, национальности, экономики – и это лишь некоторые из множества возможных» (Ibid.: 478). Следы или пометы дискурсов, по мнению Савчук, не всегда оказывают прямое воздействие на тело, но работают на уровне тела, плотно окутывая его тканью интертекстуальных отношений.

Хью Дж. Сильверман (Silverman 1994) заявляет, что, поскольку задача деконструкции в конечном итоге сводится к теоретическому осмыслению практики прочтения текста, необходимо представлять себе объект такого рода интерпретации немного иным по сравнению с объектом семиотического анализа. Вчитываясь в тексты и описывая этот процесс, Деррида стремится проторить путь для нового способа мышления – иного, двойственного, – для которого структурирующие текст ограничения и рамки будут чем-то наподобие шарнирных соединений или планок, скрепляющих два термина и не дающих им образовать бинарную оппозицию. Деконструкция не действие, производимое кем-то над текстом, но, скорее, нечто происходящее с текстом, нечто в нем самом заложенное (Lucy 2004: 12–14). Это генерирование новых терминов, «стихийное появление новых „понятий“», которое обеспечивает изменение позиций иерархически организованных терминов в деконструктивном письме (Деррида, цит. по: Ibid.: 13). Написанные Деррида тексты дали жизнь множеству терминов: археписьмо (или протописьмо), след, различание (différance), восполнение, призраки, грамма, фармакон (некоторые были изобретены в процессе создания этих работ, другие уже существовали прежде, но были переосмыслены Деррида). Неоднозначность этих понятий дестабилизирует операционную логику текста, проблематизируя очевидные бинарные оппозиции, которые разрушаются под натиском парадоксов.