Основания девятнадцатого столетия

В одно мгновение стала возможна рациональная астроно­мия. Земля была круглая, возможно, она парила в пространст­ве. Если она парила в пространстве, почему не могут свободно парить также Солнце, Луна и планеты? Так вновь были оцене­ны гениальные гипотезы древних эллинов.³²¹ До Магеллана та­кие предположения (например, о Региомонтанус) не имели почвы, но как только не осталось сомнений о форме Земли, тут же появился Коперник, потому что теперь предположение стояло на твердой почве фактов. Здесь вспомнили о названном уже Роже Бэконом телескопе, и открытия на нашей планете продолжались благодаря открытиям на небе. Едва только была выдвинута гипотеза о возможном движении Земли, как было обнаружено вращение спутников вокруг Юпитера.³²² Какой огромный импульс получила физика благодаря полному изме­нению космических представлений, показывает история. Правда то, что она связана с Архимедом, так что заслуга Ренес­санса здесь невелика, но Галилей указывает, что недооценка высшей математики и механики связана с недостатком види­мого предмета для их применения³²³ и что главная причина в том, что механическое восприятие мира лишь тогда сможет проникнуть в людей, когда они увидят глазами механическую структуру космоса. Только теперь началось тщательное изуче­ние законов Фалеса. Это привело к новому представлению и анализу силы тяжести, а также к новому и более правильному определению основных свойств материи. Движущей силой всех этих научных исследований была пробужденная видом парящих звезд фантазия. О большом значении все новых от­крытий для поддержания фантазии (и вместе с этим искусства) я говорил выше (с. 270 (оригинала. — Примеч. пер.)), здесь мы видим действие принципа.

Мы видим, как одно происходит из другого, как необходи­мо искать первый толчок ко всем этим открытиям в путешест­виях первооткрывателей. Но еще дальше, до самой глубины мировоззрения и религии достигли образовавшиеся вокруг этого центрального импульса волны. Теперь были обнаруже­ны многие факты, которые прямо противоречили кажущейся очевидности и учениям Аристотеля. Природа всегда действу­ет неожиданно. У человека нет органа, с помощью которого он мог бы отгадать еще не наблюдавшееся, ни образ, ни закон, в этом ему отказано. Открытие — это всегда откровение. В ге­ниальных головах эти новые откровения — эти выведанные у немого сфинкса ответы скрытой до этого во тьме загадки — действовали теперь с молниеносной быстротой и делали возможными как опережающие время будущие открытия, так и создание совершенно нового, не эллинистического, не иудаистского, но германского мировоззрения. Так, уже Леонардо да Винчи, предтеча всех истинных наук, провозгла­шал «la terra è una Stella», Земля — это звезда, и добавлял в по­яснение в другом месте: «la terra non è nel mezzo del mondo», Земля не является центром Вселенной, и с почти непостижи­мой силой интуиции он произнес вечно знаменательные сло­ва: «Жизнь — это движение».³²⁴

Сто лет спустя уже Джордано Бруно видел движение нашей солнечной системы в бесконечном пространстве, Земля со сво­им грузом людей и людских судеб — это только атом среди бесчисленных атомов. Это было очень далеко от космогонии Моисея и от Бога, избравшего маленький иудейский народ, чтобы он был почитаем, и почти так же далеко от Аристотеля с его детски–педантичной телеологией. Должно было начаться создание совершенно нового мировоззрения, мировоззрения, отвечающего потребностям германского кругозора и герман­ского направления ума. В этом отношении мировое историче­ское значение имеет Декарт, родившийся еще до смерти Бруно, который требовал точно так же, как его предшественники, храбрые мореходы, одновременно сомнения во всем извест­ном и безбоязненного исследования неизвестного. Подробнее об этом позже.

Все это — результат географических открытий. Они, конеч­но, не последствия, которые следуют за причиной, скорее со­бытия, вызванные определенными обстоятельствами. Если бы у нас была свобода, то процесс исторического развития мог быть другим, что наглядно видно из примера Роже Бэкона. Но natura sese adjuvat: все пути, кроме одного — пути географиче­ских открытий, — были для нас насильственно закрыты, этот остался открыт потому, что все церкви любят запах золота, и даже Колумб мечтал о сокровищах, с помощью которых мож­но будет вооружить армию против турок. Так географические открытия стали основой для всех других и одновременно фун­даментом нашей постепенной, но далеко еще не завершенной духовной эмансипации.