Основания девятнадцатого столетия

Было бы несложно проследить влияние открытий мира на все остальные стороны жизни: на промышленность и тор­говлю, а вместе с этим на экономическое устройство Евро­пы, на сельское хозяйство в результате введения новых полезных растений (например, картофеля), на медицину (вспомним хинин!), на политику и т. д. Я предоставляю это читателю и хочу обратить внимание только на то, что во всех этих областях указанное влияние тем более усиливает­ся, чем ближе мы приближаемся к XIX веку. С каждым днем наша жизнь, в отличие от более ранней «европейской», ста­новится явным образом «планетарной».

Идеализм

Остается еще большая область глубокого и в связи с этим оставляемого без должного внимания влияния, которое должно быть рассмотрено, особенно потому, что именно здесь наиболее медленны последствия открытий, и только в XIX веке они едва начали принимать отчетливые очерта­ния — я имею в виду влияние открытий на религию. Действи­тельно, благодаря открытию — сначала сфероидальной фор­мы Земли, затем ее положения в космосе, затем законов движения, затем химической структуры материалов и т. д. и т. д. — механическое объяснение природы оказалось единственно неопровержимым, единственно истинным. Когда я говорю «единственно истинным», я имею в виду только для нас, германцев. Другие люди — как в будущем, так и в прошлом — могут думать иначе, и среди нас время от времени поднимается реакция против слишком односторон­него преобладания чисто механического объяснения приро­ды. Однако не следует поддаваться преходящим течениям — мы с неизбежностью вновь и вновь будем обращаться к меха­низму, и до тех пор, пока германцы господствуют, они будут навязывать это свое мнение негерманцам. Я говорю не о тео­рии, это относится к другому, но какой бы ни была теория, далее она всегда будет «механической», это безусловная за­поведь германского мышления, потому что только так он мо­жет сохранить внешнее и внутреннее в плодотворном взаи­модействии. Это имеет — для нас — такое неограниченное значение, что я не могу решиться рассматривать механиче­ское объяснение как теорию, поэтому принадлежащим к «науке», но скорее должен понимать как открытие, как ус­тановленный факт. Оправдать это может философ, но для обычного человека триумфальное шествие наших открытий служит достаточным залогом, потому что строго соблюдае­мая механическая мысль была с самого начала и до сего­дняшнего дня нитью Ариадны, которая вела нас по лабирин­ту. «Мы признаём себя сторонниками рода, который стре­мится из тьмы к свету», — написал я на титульном листе этой книги: из тьмы к свету в мире эмпирического опыта нас вело и продолжает вести то, что мы твердо придерживаемся меха­низма. Благодаря этому, и только благодаря этому мы приоб­рели много познаний и добились господства над природой как никакой другой вид людей.³²⁵ Эта победа механизма оз­начает необходимый, полный закат материалистической ре­лигии. Результат неожиданный, но бесспорный. Иудейская летопись мира могла иметь значение для Косьмы Индикопле- устаса, но не для нас. Для Вселенной, как мы ее знаем сего­дня, она просто абсурдна. Точно так же несостоятельна по от­ношению к механизму магия, которая, заимствованная на Востоке, в завуалированном виде составляет важную часть так называемого христианского кредо (см. с. 636, 640 (ориги­нала. — Примеч. пер.)).

Механизм в мировоззрении и материализм в религии не­соединимы. Тот, кто дает механическое объяснение воспри­нимаемой органами чувств эмпирической природы, имеет идеальную религию или совсем не имеет ее. Все остальное есть сознательный или бессознательный самообман. Иудеи не знали механизма: начинания от сотворения из ничего и до мечты о мессианском будущем — все у них свободный, все­могущий произвол:³²⁶ поэтому они никогда ничего не откры­ли. Им необходимо только одно: Творец, Им объясняется все. Мистико–магические мысли, которые лежат в основе всех наших церковных таинств, стоят на еще более низкой ступени материализма, потому что они означают в главном обмен веществ, т. е. ни больше ни меньше чем алхимию души. Напротив, последовательный механизм, каким созда­ли его мы, германцы, и от которого мы никогда не сможем отойти, переносит только чисто идеальную, т. е. трансцен­дентную религию, которой учил Иисус Христос: Царство Божие внутрь вас есть.³²⁷ Не летопись, но только опыт — внутренний, непосредственный опыт — может быть для нас религией.

К этому следует вернуться в другом месте. Здесь я хочу только предварительно сказать, что, по моему мнению, миро­вое значение Иммануила Канта основано на его гениальном понимании этого обстоятельства: механическое до его послед­них выводов как объяснение мира, чисто идеальное как един­ственный законодатель для внутреннего человека.³²⁸