Основания девятнадцатого столетия

Но, как я уже говорил, я преследую более общую цель — я хотел показать своеобразие не только математики, но герман­ского научного метода вообще. Надеюсь, мне это удалось. Мо­раль сказанного наиболее наглядно показывают слова Лейб­ница: «Покой можно рассматривать как бесконечно малую скорость или как бесконечно большое замедление, так что за­кон покоя можно понимать лишь как особый случай внутри закона о движении. Подобно этому мы можем принять две пол­ностью одинаковые величины как неравные (если это необхо­димо), предполагая неравенство бесконечно малым; и т. д».³⁴⁰ Здесь высказан основной принцип всей германской науки. По­кой — это не движение, но его противоположность, точно так же мало неравны равные величины. Вместо того чтобы прибе­гать к таким предположениям, эллин скорее разбил бы себе го­лову о стену, но германец проявил здесь (полностью неосоз­нанно) более глубокое понимание сущности отношений между человеком и природой. Он хотел познавать, и не только чисто и исключительно человеческое (как Гомер и Евклид), но прежде всего природу вне человека.³⁴¹ И здесь страстная жажда зна­ний — т. е. преобладание страсти учиться, не потребности при­давать вид, форму — заставила его найти пути, которые увели его намного дальше, чем кого-либо из его предшественников. И эти пути, как я уже заметил в начале изложения, есть пути ра­зумного приведения в соответствие. Опыт — т. е. точное, еже­минутное, неустанное наблюдение — дает прочный фунда­мент германской науке, будь то филология или химия, или еще что–то: способность к наблюдению, а также страстность, жерт­венность и честность, с которой им занимаются, есть важный признак нашей расы. Наблюдение — это совесть нашей гер­манской науки. Не только естествоиспытатель по профессии, не только ученый знаток языка и юрист проводят исследования на пути точного восприятия, но и францисканец Роже Бэкон тратит все свое состояние на наблюдения, Леонардо да Винчи проповедует изучение природы, наблюдения, эксперименты и многие годы своей жизни посвящает точным зарисовкам неви­димой внутренней анатомии (особенно системе сосудов) чело­веческого тела, Вольтер был астрономом, Руссо ботаником, Юм дает своему вышедшему 160 лет назад основному произве­дению подзаголовок «Опыт внесения экспериментального ме­тода в философию», широко известна яркая наблюдательность Гёте, а Шиллер начинает свою карьеру наблюдениями о «чув­ствительности нервов и возбудимости мышц» и призывает нас прилежно изучать «механизм тела», если мы хотим лучше по­нять «душу»! Полученные знания не могут достоверно быть сформированы в «науку», если человек дает закон, вместо того, чтобы его принимать. Самые смелые способности его ума, вся его эластичность и смелый полет фантазии ставятся на службу наблюдения, чтобы суметь составить их в определен­ном порядке. Послушание, с одной стороны, т. е. против опыт­ной природы, самоволие — с другой, т. е. по отношению к че­ловеческому уму: это признаки германской науки.

Эллины и германцы