Основания девятнадцатого столетия

В противоположность всему этому — и в отличие от мисти­ческого пантеизма и панантропизма — необходимо держаться и подчеркивать разделение на два мира на основании строго научного опыта. Только граница должна проходить в правиль­ном месте: точное определение этого места является одним из величайших достижений нашего нового мировоззрения. По­нятно, что ее нельзя проводить между человеком и миром, все предшествующее показывает, насколько это невозможно. Че­ловек может обращаться куда угодно — на каждом шагу он будет обнаруживать природу в себе, себя в природе. Если захо­теть провести черту между миром явлений и гипотетической «вещью в себе» (что осуществил известный последователь Канта), то с чисто научной точки зрения это также было бы очень уязвимо, так как граница проходит тогда по ту сторону опыта. Поскольку немеханический мир дан нам через внутрен­ний, индивидуальный (только по аналогии перенесенный на другие индивидуумы) опыт, можно, очевидно, для простоты выражения, различать между миром в нас и миром вне нас, при этом необходимо помнить, что мир «вне нас» понимает всякое «явление», также наше тело, и не только его, но и восприни­мающий телесный мир и думающий разум. Это выражение «в нас» и «вне нас» часто находим у Канта и других. Однако и оно небезупречно, потому что, во–первых, как сказано выше, мы непроизвольно понуждаемы этот внутренний мир, если и не превращать во внешнюю причину вместе с евреями, то все же всем явлениям приписывать внутренний мир, и тогда не со­всем понятно, как осуществить разделение нашего думающего мозга на две части. Это тот же самый мозг, который восприни­мает немеханический мир и думает. Правда, немеханический мир дан органу разума не через чувственное представление из­вне, но лишь через внутренний опыт, поэтому разум не спосо­бен при его недостатке творческой силы поднять восприятие до представления, но речь об этом остаётся символической, т. е. через изображения и знаки. Но разве мы не видели, что мир явлений хотя и давал нам представления, то также только сим­волические представления? «В нас» и «вне нас» суть метафора.

Граница будет проведена строго научно только тогда, когда мы ни на шаг не отступим от того, что даёт нам опыт.

К этому стремится Кант, делая различие в «Критике практи­ческого разума» (1.1,1-2) между природой, «которая подчинена воле», и природой, «которой подчинена воля». Это определе­ние соответствует указанному условию, но имеет недостаток малой наглядности. Лучше придерживаться самого постижи­мого, и здесь мы должны сказать: то, что дает нам опыт, это просто механически объяснимый мир и механически необъяс­нимый мир, между ними проходит граница и настолько разде­ляет их, что любое перешагивание означает посягательство на опыт: нарушение фактов опыта является философской ложью.

Религия

В смысле этого различения Кант выдвинул эпохальное ут­верждение: «Религию мы должны искать в себе, а не вне себя».⁵⁸⁷ Это значит, если выразить нашим определением: ре­лигию мы должны искать единственно в неподдающемся меха­ническому объяснению мире. Неправда, что в механически объяснимом внешнем мире мы находим что–то, что указывает на свободу, нравственность, божество. Кто вносит понятие свободы в механическую природу, уничтожает природу и од­новременно разрушает истинное значение природы (см. с. 884 (оригинала.— Примеч. пер.)). То же касается Бога (см. с. 924 (оригинала.— Примеч. пер.)). Что же касается нравственности, как показывает каждый непредвзятый взгляд — несмотря на все героические попытки начиная с апологистов Аристотеля и до знаменитой книги епископа Батлера (Butler) XVIII века об «Аналогии между открытой религией и законами природы» — природа не является ни моральной, ни разумной. Понятия доб­роты, сострадания, долга, добродетели, раскаяния ей так же чу­жды, как и разумный, симметричный, просто целесообразный порядок. Поддающаяся механическому объяснению природа плоха, глупа и бесчувственна. Добродетель, гениальность и доброта свойственны лишь не объясняемой механически при­роде. Майстер Экхарт хорошо это знал и говорил поэтому уди­вительные слова: «Если я говорю, что Бог добр, это неправда, более того: я добр, Бог не добр. Если я говорю, что Бог мудр, это не правда: я более мудр, чем Он».⁵⁸⁸ У истинного естество­знания не оставалось ни малейших сомнений в правильности этого суждения. Религию мы должны искать в не поддающейся механическому объяснению природе.