Основания девятнадцатого столетия

Только оно — истинное искусство — образует область, в ко­торой встречаются те два мира, которые мы только что нау­чились различать (с. 936 (оригинала. — Примеч. пер.)) — механический и немеханический, и из них возникает новый, третий мир. Искусство и есть этот третий мир. Здесь действует непосредственно во внешнем мире свобода, которая иначе оста­ется только идеей, вечно невидимым, внутренним опытом. Здесь господствует не механический закон. Во всех отношениях это аналог той «автономии», которая в нравственной области пробудила у Канта восхищение (с. 941 (оригинала. — Примеч. пер.)). То, что религиозный инстинкт только подозревает и представляет себе в различных мифологических мечтах (с. 395 (оригинала. — Примеч. пер.)), благодаря искусству в определен­ной степени «выходит на свет жизни», потому что Искусство, преобразуя из свободной внутренней необходимости (гениаль­ности) данную несвободную механическую необходимость (внешний мир), вскрывает связь между обоими мирами, которая никогда бы не обнаружилась из чисто научного наблюдения природы. Художник вступает в союз с естествоиспытателем, по­тому что благодаря свободному творчеству он одновременно «толкует» природу, т. е. он видит в ее сердце глубже, чем наблю­датель с его измерениями и взвешиваниями.

Художник присоединяется и к философу: лишь благодаря этому логический скелет приобретает цветущее тело и узнает, для чего он собственно существует на свете. В качестве примера хочу сослаться на Шиллера и Гёте. Оба достигают высочайших вершин своих возможностей и значения для германского рода в тесной связи с Кантом, одновременно совсем другим образом, чем Шеллинг со товарищи, показывают миру, какое неизмери­мое значение имеет мышление великого кенигсбергца.⁶⁰⁹

Искусство и религия