Основания девятнадцатого столетия

Каждый легко поймет, какую мощную поддержку черпает из подобной способности основывающаяся на непосредст­венном опыте религия. Искусство способно все время заново рождать одномоментный опыт, оно способно открывать в личности сверхличное, в преходящем явлении — непреходя­щее. Леонардо дарит нам образ, Иоганн Себастьян Бах — го­лос Иисуса Христа, вечное становится присутствующим. Кроме того, искусство открывает ту «религию», которая в Личности нашла неподражаемое, убедительное существова­ние и в другом месте, и глубокая взволнованность охватывает нас, когда на автопортрете мы видим глаза Альбрехта Дюрера или Рембрандта, которые вводят нас в тот же самый мир, в ко­тором жил и находился Иисус Христос, и порог которого сло­ва и мысли не должны перешагнуть. Что–то от этого есть в лю­бом возвышенном искусстве, потому что это то, что оно возвышает. Не только лицо человека, но все, что увидел чело­веческий взор, что охватила человеческая мысль и создала по закону внутренней немеханической свободы, открывает те ворота «мгновенного откровения», потому что каждое произ­ведение искусства противопоставляет нас творческому ху­дожнику, и это значит господству того самого одновременно трансцендентного и реального мира, из которого говорит Христос словами, что в этой жизни находится Царство Божие как сокровище, спрятанное на поле. Если рассматривать одну из многих картин Рембрандта, изображающих Христа, напри­мер «Лист в сто гульденов» и рядом с ней его «Пейзаж с тремя деревьями», станет понятно, о чем я говорю. И вы согласитесь со мной, что искусство — это не религия, потому что идеаль­ная религия находится в сердце каждого отдельного человека, это Преображение и Возрождение, о которых говорил Хри­стос — но искусство перемещает нас в атмосферу религии, оно может объяснить нам всю природу, и своими возвышен­ными откровениями оно настолько глубоко затрагивает нашу сокровенную сущность, что некоторые люди только благода­ря искусству узнают, что такое религия. Совершенно понят­но, что действительно и обратное, и мы понимаем, что Гёте — которого едва ли можно упрекнуть в набожности в смысле на­шей исторической Церкви — мог утверждать: только рели­гиозные люди обладают творческой силой.⁶¹⁴ Вот все для оп­ределения того, что мы должны понимать и почитать под словом «искусство», чтобы защитить понятие от некритично­го расширения. Я полагал необходимым дополнить теорети­ческое определение искусства указанием на то, что создает искусство гения в рамках всей культуры. Таким образом, зна­чение понятия предстает перед умом в конкретной живости. Как видим, полемика может нас за короткое время далеко за­вести. Обращаюсь ко второму пункту: к излюбленному наши­ми историками искусства противоестественному ограниче­нию понятия «искусство».

Поэт, соединившийся с музыкой

Ни в одной истории искусств сегодняшнего дня не идет речь о поэтическом искусстве или музыкальном искусстве. Первое относится сейчас к литературе, второе — вещь сама по себе ни рыба, ни мясо, техника его слишком непонятна и труд­на, чтобы находить интерес и понимание вне узкого круга специалистов, его воздействие является слишком непосредст­венно физическим и общим, чтобы не попасть у ученых в определенное пренебрежение как искусство misera plebs и поверхностных dilettanti. И все же нужно просто раскрыть гла­за, чтобы сразу понять, что поэзия не только сама по себе, как утверждают философы, занимает «высшую ступень» среди всех искусств, но и является непосредственным источником почти любого художественного творчества и творческий очаг даже тех произведений искусства, которые не непосредствен­но примыкают к ней. Кроме того, на основании любого истори­ческого и любого критического исследования мы вместе с Лессингом придем к убеждению, что поэзия и музыка — не два искусства, но скорее «одно и то же искусство». Поэт, соеди­нившийся с музыкой, это тот, кто нас пробуждает к «искусст­ву», это тот, кто раскрывает наши глаза и уши, у него, больше чем у кого-либо другого, господствует та требовательная сво­бода, которая подчиняет природу своей воле, и он неоспоримо самый свободный из всех художников.