Основания девятнадцатого столетия

Сначала зададим вопрос: если предположить, что у эллинов все происходило так, как говорит профессор Шульц, то что это доказывает для нас? За всем этим вновь скрывается все то же проклятое абстрактное понятие «человечества». Потому что не только о греках идет речь, но общие законы составляются с по­мощью «когда-либо» и «никогда», как будто можно бросить в один котел всех: египтян, китайцев, германцев. При этом в лю­бой области жизни мы видим, что даже наши ближайшие род­ственники — эллины, римляне, индийцы, иранцы — каждый проходит свой индивидуальный путь развития. Кроме того, якобы доказательный пример неверен. Да, если бы наши исто­рики искусства хотели бы провести тезис, который я попытал­ся схематично представить в первой главе этой книги, а имен­но что творческое искусство — искусство Гомера — явилось основой для всей эллинской культуры, что мы с его помощью «вступили в дневной свет жизни» и что это является особым признаком единственной эллинской истории, тогда их позиция была бы неуязвимой и мы должны были бы выразить им благо­дарность. Но об этом нет и речи. Поэзия и музыка для Шульца так же мало, как и для кого-либо из его коллег, относятся к ис­кусству. Ни словечка о нем даже не подумано. «Вся широкая область ремесленной продукции» (с. 14) рассматривается как относящаяся к предмету, т. е. исключительно изобразительное искусство. Приведенное утверждение не только рискованное, но и неверное. Потому что, во–первых, ограничивать «героиче­ское время» изобразительного искусства Фидием есть только удобная фраза. Что у нас есть от него, чтобы основывать на этом подобное суждение? Разве с каждым годом не появляется все больше исследований о многосторонности и значении Праксителя⁵²⁰ и разве не называют Апеллеса (Apelles) непре­взойденным мастером? Оба они являются современниками Аристотеля. Оправданно ли пренебрежительно называть пре­красные скульптуры из Пергама в угоду предвзятой системе «товаром второго сорта»? Пергам был основан лишь через 50 лет после смерти Аристотеля. Я сам вынужден называть в данной книге лишь немногие выдающиеся и всем известные имена. Я придаю самое большое значение искусству как «ис­кусству гения», но считаю смешным подобное упрощение в специальных книгах. Гений не похож на орден, который веша­ют на грудь определенному отдельному человеку, но он дрем­лет, и не просто дремлет, но действует в сотнях и тысячах лю­дей, пока не появится отдельная личность. Как я указывал на с. 70 (оригинала. — Примеч. пер.) личности могут стать замет­ными только в окружении личностей. Искусство гения предпо­лагает широко распространенную художественную гениаль­ность.