Основания девятнадцатого столетия

Мы никогда не получим живого представления о нашем об­щем развитии искусства, если вначале не вооружимся критическим пониманием германской музыки, чтобы затем вернуться к рассмотрению поэзии в самом широком объеме. Лишь теперь становятся понятны слова Лессинга: «Поэзия и музыка — это одно и то же искусство», и в свете этого понимания проясняется наша история искусства. Сначала бросается в глаза, что мы должны рассматривать наших великих музыкантов как поэтов, если мы хотим быть к ним справедливыми и развивать наше по­нимание. В царстве германской поэзии они занимают почетное место, нет в мире поэта больше, чем Иоганн Себастьян Бах. Ни одно искусство, кроме музыки, не было в состоянии художест­венно изобразить христианскую религию, потому что только она могла поймать этот взгляд вовнутрь и отразить его (см. с. 961 (оригинала. — Примеч. пер.)). Как беден в этом отношении Дан­те по сравнению с Бахом! Этот специфический христианский ха­рактер переходит потом от произведений, в которых действи­тельно звучит Евангелие, на другие, чисто инструментальные (пример уже упомянутого аналогичного метода). «Хорошо тем­перированный клавир» («Das wohltemperierte Klavier»), напри­мер, относится в этом отношении к самым возвышенным произ­ведениям человечества, и я мог бы назвать читателям прелюдию из него, в которой слова: «Отче, прости им, ибо не ведают, что творят», — или скорее не слова, но божественное душевное со­стояние, из которого они вышли — нашли такое четкое, осязае­мое выражение, что всякое другое искусство должно отчаяться, чтобы когда-либо достигнуть такого чистого воздействия. Что мы называем здесь христианским, является одновременно спе­цифически германским, поэтому, очевидно, мы можем в опреде­ленном смысле утверждать, что наши самые настоящие величай­шие поэты являются нашими великими музыкальными поэтами. Это касается в особенности Германии, где, как метко сказал Бет­ховен, «музыка — это национальная потребность».⁶⁴⁹ Затем мы обнаруживаем в нашей поэзии, в стороне от музыки, склонность или скорее непреодолимое стремление к развитию в музыкаль­ную сторону, которое лишь сейчас обнаруживает свой глубокий смысл. Введение неизвестной древним рифмы, например, не яв­ляется случайным, оно происходит из музыкальной потребно­сти. Намного значительнее факт почти великолепного музыкаль­ного смысла, который мы встречаем у наших поэтов. Достаточно только прочитать две замечательные страницы, где Карлейль по­казывает, что «Divina Commedia» «Данте насквозь музыкальна: музыка в архитектоническом построении трех частей, музыка не только в ритме слов, но, как он говорит, «в ритме мыслей», музы­ка в пламени и страсти ощущений. «И обратитесь к глубине, вы повсюду найдете музыку!»⁶⁵⁰ Наши поэты — чем более значи­тельные, тем это очевиднее — все являются музыкантами.