Основания девятнадцатого столетия

Музыкальная сторона

Теперь — после слов Гёте, что от музыки и, значит, от обру­ченной с музыкой поэзии разбегаются одинаковые пути во все стороны, — мы достигли вершины, с которой открывается широ­кий вид на становление всего нашего искусства. Уже раньше мы поняли, что поэзия есть alma mater всего творческого искусства, независимо от того, в какой художественной форме она проявля­ется. Теперь мы видим, что наша германская поэзия прошла свой, индивидуальный путь развития, не имеющий аналогов в истории. Необычайно высокое развитие музыки, т. е. искусства поэтиче­ского выражения, не может остаться без влияния на наше изобра­зительное искусство. Потому что подобно тому, как слово Гомера учило эллинов придавать значение форме, изображению и совер­шенствовать их грубые картины до произведений искусства, точ­но так же музыкальный звук учил германцев придавать все боль­шее значение выразительному содержанию всего искусства. И в этом, надеюсь, ясном, полном значения, не фразерском смысле слова можно назвать это направление вкуса и творчества музы­кальным. Оно органически связано с той склонностью нашего су­щества, которая делает нас в философской области идеалистами, в религиозной — последователями Иисуса Христа, и которая как художественная форма находит свое самое чистое выражение в музыке. Поэтому у нас другой путь, чем у эллинов (к этому я еще вернусь после необходимого дополнения). Не то чтобы эллины были немузыкальны — нам известно обратное—их музыка была крайне простой, скудной, подчиненной слову, наша, напротив, многоголосая, мощная и только слишком склонная смести в буре страстей всякий оставшийся словесный образ. Думаю, что ярким сравнением могут быть слова, когда мы говорим о гравюре Дюре­ра или Медицейской гробнице Микеланджело, что это «полифо­нические» произведения в отличие от строгой «гомофонии» эл­линов, которая nota bene повелевает даже там, где, как на фризах, многочисленные фигуры изображены в порыве движения. Чтобы действительно выразить чувства, музыка должна стать полифо­нической, потому что мысль по своей сути проста, чувство, на­против, столь многообразно, что в одно и то же мгновение может таить в себе различное, часто противоречивое — как надежда и отчаяние. Было бы смешно проводить теоретические границы, но можно проследить разницу между родственными дарованиями, если признать: там, где, как у эллинов, поэзию создает только сло­во, то в изобразительном искусстве будет преобладать прозрач­ная, гомофонная ясность при более холодном, абстрактно–аллегорическом выражении, там же, где музыкальное требование непосредственного внутреннего выражения приобретает боль­шое влияние на изображение, выступают полифонические наброски и скрытые линии, связанные с символической, не ана­лизируемой логически изобразительной силой. Только в этом по­нимании избитая фраза о родстве между готической архитекту­рой и музыкой приобретает живой, осязаемый смысл. При этом сразу ясно, что архитектура родственного музыке Микеланджело и вообще флорентийцев столь же музыкальна, как и та. Однако сравнение, в сущности говоря, несмотря на Гёте, не очень точное. Необходимо взглянуть глубже, чтобы увидеть действие музы­кального во всех видах нашего искусства. Один из тонких цени­телей изобразительного искусства последних лет, кроме того, че­ловек древнего классического образования и склонностей, Вальтер Патер, при рассмотрении нашего германского искусства приходит к выводу: «Что связывает виды нашего искусства друг с другом, так это элемент музыки. Если даже каждый отдельный вид искусства и имеет особый жизненный принцип, непередавае­мую шкалу ощущений, один, только ему присущий вид воздейст­вия на художественное понимание, то все же о каждом искусстве можно сказать, что оно постоянно стремится к такому состоянию, которое является элементом жизни музыки».⁶⁵⁵

Натурализм (верность Природе)