Черная стена леса быстро приближалась, а я все не набирал высоту, опасаясь зенитчиков. Те могли подбить «юнкерс», оторвись я хотя бы на сто метров от земли, а так у нас был шанс выбраться из передряги живыми.
– Мы разобьемся! – заверещала Марика, глядя испуганными глазами на стремительно растущие в размерах деревья.
– Не дрейфь, старушка! – прокричал я в ответ и резко потянул штурвал на себя. Ревущий двигателями самолет пронесся над острыми пиками елей, едва не касаясь колючих макушек колесами шасси, и снова клюнул носом, как будто был не в силах набрать высоту.
Маневр оправдал себя. Ночное небо под крутыми углами пронзили яркие кинжалы прожекторов. Длинные лучи света судорожно заметались в попытках засечь беглеца, но самолет оставался вне зоны видимости. Сзади и сбоку загромыхали зенитки. Огненные росчерки снарядов промчались намного выше «юнкерса» и улетели на север и восток.
Снова затарахтел пулемет Дитриха. Он лупанул по зенитчикам, чтобы те оставили нас в покое, и добился цели. Больше по нам не стреляли, если не брать в расчет одинокие пунктиры трассирующих пуль.
Как только закончился примыкающий к аэродрому лесной массив, двигатели заурчали, как довольные жизнью коты, и транспортник легко набрал высоту. Подниматься выше полукилометра я не рискнул из-за отсутствия теплой одежды. Если уж на этой высоте у меня зуб на зуб не попадает, боюсь представить, что бы со мной произошло, надумай я занять эшелон в тысячу метров.
Я вернул штурвал в среднее положение и потянул на себя рычаги управления двигателями. Рев моторов приутих, и в кабине стало относительно комфортно в плане шума. Как в «жигулях» на скорости сто километров в час с открытыми окнами. Рычаг управления закрылками щелкнул шариком стопора, когда я выставил его на отметку «10». Совсем убирать закрылки я не рискнул, чтобы в случае чего у меня было время принять решение. Все-таки я не профессиональный пилот, а в жизни, к сожалению, не бывает волшебной кнопки «перезагрузка».
В салоне раздался громкий топот. Пару секунд спустя Дитрих с шумом ввалился в кабину, скрипнул пружиной откидного стула бортмеханика и грузно плюхнулся на обтянутую дерматином железку.
– Ты зря покинул хвостовую турель, Дитрих. Возвращайся обратно. Надо быть наготове на случай, если за нами пустят погоню.
– Не пустят. Часть самолетов мои парни взорвали, остальные я из пулемета продырявил. Думаете, я просто так стрелял, когда мы взлетали?
– Но ведь они могут передать о нас по рации, – сказала Марика с тревогой в голосе. – И тогда на перехват вылетят истребители с других аэродромов.
– Не могут, – с прежним спокойствием ответил Дитрих. – Я лично взорвал радиорубку и электрогенератор, лишив их связи и электричества.
– А телефон? Они могут позвонить по телефону.
– Послушайте, штандартенфюрер, – не выдержал Дитрих. – Вам что, заняться нечем? Вы рулите, или как там это у вас называется? – вот и рулите себе на здоровье! Я вам сказал: за нами никто не полетит, значит, так оно и будет. Лучше наденьте это.
В узком промежутке между мной и Марикой появилось что-то мохнатое. Я скосил глаза в ту сторону. Дитрих держал в руках кожаную куртку с подкладкой из овечьей шерсти.
– Возьми управление, – попросил я Марику и, не дожидаясь, пока она положит ладони на штурвал второго пилота, выбрался в проход, чуть не запнувшись об угол железного короба с рычагами. Тело била мелкая дрожь. Я взял куртку коченеющими от холода руками и только с третьей попытки попал в рукава.
Дитрих показал на меня пальцем и похлопал себя по плечам. Я понял, на что он намекает. У самого возникла такая же мысль за мгновение до его пантомимы. С десяток энергичных взмахов руками и сильных ударов кулаками по груди и плечам разогнали кровь. Я почувствовал, как тело наливается теплом, и мечтательно произнес, сгибая и разгибая ноющие от острой колющей боли пальцы:
– Еще бы рукавицы надеть.
– Айн момент! – Дитрих жестом заправского фокусника вытащил откуда-то из-за спины летные краги и сложенный в несколько раз длинный шерстяной шарф.
У меня от удивления чуть глаза на лоб не полезли.
– Ты где это взял, Дитрих? – спросил я, надевая перчатки.
– В хвостовом отсеке. Прошу вас, фройляйн, – немец бросил еще один комплект краг на колени Марике.
Та благодарно кивнула. Дождалась, когда я закончу мастерить из шарфа тюрбан на голову – находиться в продуваемой всеми ветрами кабине без шапки удовольствие не из приятных, – и только после того, как я сел за штурвал, спрятала озябшие ладошки в густом мехе перчаток. Красивые руки Марики сразу превратились в огромные лапищи. Дитрих нахлобучил ей на голову найденный вместе с курткой и крагами летный шлем. Марика сдвинула круглые очки со лба на глаза и превратилась в самое очаровательное существо на свете.
Сзади раздался тихий щелчок, а потом там что-то зашипело.
– Это вам, штандартенфюрер. – Дитрих протянул мне запечатанную жестяную банку с оседлавшим свастику немецким орлом и готической надписью Fleischkonserve[8]
на бумажной этикетке.