Поэт способен пропускать через себя иные миры, вбирать боль и страдания, он стремится к обретению Бога, но часто этого единства не находит, отсюда символичные образы темноты, безумия, страха, отчаяния и смерти, что и делает мир поэзии Е. Шварц мистико-символическим, барочным, где границы между сном и явью размыты, как это часто представлено в балладах поэтов-романтиков. Однако стоит отметить, что Е. Шварц не ставит своей задачей деканонизировать или реанимировать жанр баллады. Она лишь использует балладные характеристики для передачи основной поэтической идеи. Синтезируя жанровые черты поэмы, лирического цикла, притчи, баллады, автор передает масштабность лирического высказывания. Эпическая составляющая поэмы и лирического цикла в соединении с аллегорическими смысловыми кодами притчи и фантасмагоричным миром баллады позволяют поэту представить его мировидение как целостную систему.
Своеобразное художественное преломление поэтики авангардистов мы обнаруживаем и в балладных стихах Д. Воденникова, который ярко вошел в отечественную поэзию в середине 1990-х гг. и уже своими первыми циклами и поэтическим книгами заявил о своей необычной творческой манере («Сны Пелагеи Ивановны» (1996), «Репейник» (1996), «Holiday» (1999) и др.). И. Кукулин, как, впрочем, и другие исследователи, отмечает генетическое родство облика лирического героя Д. Воденникова с французскими «проклятыми» поэтами, такими, например, как Ш. Бодлер, П. Верлен [168, с. 9]. Литературные критики обнаруживают в его творчестве близость поэтической техники раннего В. Маяковского, Н. Заболоцкого; из современных поэтов более всего им видится связь поэтической стихии Д. Воденникова с метафорическими стихами Е. Шварц [см.: 107; 169].
Л. Вязмитинова склонна рассматривать поэзию Д. Воденникова как своеобразную разновидность постмодернистской парадигмы – неомодернизм, характерной особенностью которого является переосмысление интертекстуальности, центонности, иронии в «условиях качественно новых возможностей взаимодействия сознания и языка», что служит прежде всего цели «собирания своего “я” из постмодернистской разнесенности в одновременно цельную и открытую структуру» [107]. Эти качества в первую очередь обнаруживаются в балладных стихах поэта. Заметим, что в поэзии Д. Воденникова, как и в лирике Е. Шварц, нет прямых отсылок (в виде заголовочного комплекса) к жанру баллады. Однако наличие метафизического, процессуального, спонтанно возникающих мистико-физических образов и происходящих с ними метаморфоз позволяет нам, как в случае и с Е. Шварц, говорить о балладной условности, особом драматизме и мистической составляющей многих произведений автора.
Уже в одном из ранних поэтических циклов «Сны Пелагеи Ивановны» (1996) обнаруживается необычная мистическая составляющая, где образ лирического героя вписан в метафизическое пространство сна, в котором преобладают соблазнительные, текучие и опасные стихии. Автор синтезирует черты стихотворения-монолога, философской лирики, баллады для того, чтобы показать чувство беззащитности поэта в хаосе мировых потоков. Чувство обреченности передается особым монотонно-закручивающим ритмико-интонационным звучанием, которое словно гипнотизирует, вовлекает читателя в пространство сна, наполняет его символическими образами «сада», «птицы», «соловья», «песни», «благоуханного рая»:
При ярко выраженной стилизации, литературной игре с культурным наследием, читатель обнаруживает стихию неподдельной боли лирического «я». Из игрового пространства снов и видений поэт постоянно возвращает читателя в жестокую серьезность современной действительности. В этом отношении поэтическая стихия Д. Воденникова приближается к «реализму в высшим смысле» Ф. М. Достоевского, герои которого решают «крайние» вопросы бытия: «Кто я? Человекобог или Богочеловек», «Смогу переступить или нет?» Одной из главных задач художественного творчества писателя-классика было проникновение во внутреннюю жизнь человека и изображение ее психологической динамики. Подобно Ф. М. Достоевскому, современный поэт в балладных стихах показывает «крайнее» сознание человека, стоящего на грани реального и ирреального, на грани сна, сумасшествия, тесно переплетая трагическое и комическое [106]. Конечно, в таких стихах, как и у многих поэтов-авангардистов, мы не обнаруживаем традиционного балладного сюжета, в них нет динамики в развитии событий, а есть лишь мистико-фантастическая составляющая, что подтверждается и другими поэтическими циклами: «Репейник», «Трамвай», «Любовь бессмертная – любовь простая», вошедшими во вторую книгу стихов поэта «Holiday» (1999).