Читаем Особенности развития жанра баллады в отечественной поэзии 1990–2000-х гг. полностью

Вот репейник мятный.Какое ему дело,что под ним спит золотое мое тело?Он, нарядный, мохнатый,наелся мной и напился,я лежу под ним в очках и горячих джинсах.Но, живее меня и меня короче,он меня не хотел и хотеть не хочет.Ты же: почки, почки сбереги мои, мати.Я не так, отче,не так хотел умирати [10].

На первый взгляд, поэтические тексты, вошедшие в цикл Д. Воденникова, так же как и у Е. Шварц, кажутся разрозненными; хаотичными выглядят и персонажи, мистические образы, но и они цепляются внутренними межтекстовыми связями, демонстрируя процесс скрепления фрагментарного сознания.

Как мы смогли убедиться, современная отечественная поэзия отличается жанрово-видовым, проблемно-тематическим, стилевым разнообразием. Для нее прежде всего характерна неоднородность поэтических практик. Рассмотрение особенностей развития жанровой динамики баллады, путей трансформации ее жанровой формы, на наш взгляд, напрямую зависит от неоднородности современных поэтических практик, развивающихся в двух направлениях, – «традиционной» и «авангардной». «Традиционная» линия в отечественной поэзии ориентируется на творчество поэтов-классиков. Особый лиризм, глубина чувств и эмоций, наличие образа лирического героя, тесно слитого с образом автора, становятся ее характерными отличительными чертами. Поэты-авангардисты нарушают представление о традиционном лиризме и образности. Они ориентируются на эпатажность и эклектичность поэзии футуристов, конструктивистов и др. авангардных литературных течений первой половины XX в.

Жанровая гибкость баллады, ее синтетическая природа привлекает внимание как поэтов-традиционалистов, так и авангардистов, однако характер ее развития разный. Поэты «традиционной» парадигмы активно разрабатывают лирическую балладу, в которой наблюдается жанровый синтез элегии, стихотворного рассказа. В творчестве поэтов 1990-х гг. О. Хлебникова, О. Чухонцева, С. Кековой, И. Кабыш и др. доминирующее элегическое начало прежде всего проявляется в переживании невозвратимости прошлого, быстротечности времени, потери духовных связей с малой родиной, своими «корнями». Традиционный балладный герой трансформируется в лирического героя, тесно слитого с образом самого поэта. Это герой – рефлексирующая, одинокая личность, философски смотрящая на прошлое и настоящее, глубоко переживающая чувство утраты. Балладная атмосфера в таких произведениях создается за счет особого драматизма, мотива сна, передающего ощущение стертости границ реального и ирреального; введением библейских образов и сюжетов. Маркером жанра часто становится и заголовочный комплекс.

В балладах О. Хлебникова преобладает тема провинциального города как мифологического пространства, культурной памяти, ностальгии по утраченной юности и людям, тесно связанным с судьбой поэта. Автор мифологизирует атрибуты прошедшей эпохи, которые хранят память о далеких событиях, местах встреч, друзьях. В этом отношении он во многом сближается с творчеством О. Чухонцева, И. Кабыш. Элегическое начало преобладает и в балладных стихах С. Кековой. Философское осмысление мира поэтесса часто связывает с утратой духовной основы современного человека, забвением православных традиций, неумолимостью течения времени.

В несколько иной поэтической тональности разрабатывает свои баллады Д. Быков. Его творчество демонстрирует пример функционирования в современной «традиционной» поэтической парадигме лирической баллады, ориентированной на литературную игру с классическим наследием русской литературы. Оставаясь тонким лириком, он синтезирует жанровые формы баллады, элегии, жестокого романса, анекдота; активно использует аллюзии и реминисценции; обращается к поэтическим маскам и образам ролевого героя с целью передать глубокий драматизм, сопереживание происходящим драматическим событиям современности.

Перейти на страницу:

Похожие книги

История Петербурга в преданиях и легендах
История Петербурга в преданиях и легендах

Перед вами история Санкт-Петербурга в том виде, как её отразил городской фольклор. История в каком-то смысле «параллельная» официальной. Конечно же в ней по-другому расставлены акценты. Иногда на первый план выдвинуты события не столь уж важные для судьбы города, но ярко запечатлевшиеся в сознании и памяти его жителей…Изложенные в книге легенды, предания и исторические анекдоты – неотъемлемая часть истории города на Неве. Истории собраны не только действительные, но и вымышленные. Более того, иногда из-за прихотливости повествования трудно даже понять, где проходит граница между исторической реальностью, легендой и авторской версией событий.Количество легенд и преданий, сохранённых в памяти петербуржцев, уже сегодня поражает воображение. Кажется, нет такого факта в истории города, который не нашёл бы отражения в фольклоре. А если учесть, что плотность событий, приходящихся на каждую календарную дату, в Петербурге продолжает оставаться невероятно высокой, то можно с уверенностью сказать, что параллельная история, которую пишет петербургский городской фольклор, будет продолжаться столь долго, сколь долго стоять на земле граду Петрову. Нам остаётся только внимательно вслушиваться в его голос, пристально всматриваться в его тексты и сосредоточенно вчитываться в его оценки и комментарии.

Наум Александрович Синдаловский

Литературоведение
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 2
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 2

«Архипелаг ГУЛАГ», Библия, «Тысяча и одна ночь», «Над пропастью во ржи», «Горе от ума», «Конек-Горбунок»… На первый взгляд, эти книги ничто не объединяет. Однако у них общая судьба — быть под запретом. История мировой литературы знает множество примеров табуированных произведений, признанных по тем или иным причинам «опасными для общества». Печально, что даже в 21 веке эта проблема не перестает быть актуальной. «Сатанинские стихи» Салмана Рушди, приговоренного в 1989 году к смертной казни духовным лидером Ирана, до сих пор не печатаются в большинстве стран, а автор вынужден скрываться от преследования в Британии. Пока существует нетерпимость к свободному выражению мыслей, цензура будет и дальше уничтожать шедевры литературного искусства.Этот сборник содержит истории о 100 книгах, запрещенных или подвергшихся цензуре по политическим, религиозным, сексуальным или социальным мотивам. Судьба каждой такой книги поистине трагична. Их не разрешали печатать, сокращали, проклинали в церквях, сжигали, убирали с библиотечных полок и магазинных прилавков. На авторов подавали в суд, высылали из страны, их оскорбляли, унижали, притесняли. Многие из них были казнены.В разное время запрету подвергались величайшие литературные произведения. Среди них: «Страдания юного Вертера» Гете, «Доктор Живаго» Пастернака, «Цветы зла» Бодлера, «Улисс» Джойса, «Госпожа Бовари» Флобера, «Демон» Лермонтова и другие. Известно, что русская литература пострадала, главным образом, от политической цензуры, которая успешно действовала как во времена царской России, так и во времена Советского Союза.Истории запрещенных книг ясно показывают, что свобода слова существует пока только на бумаге, а не в умах, и человеку еще долго предстоит учиться уважать мнение и мысли других людей.Во второй части вам предлагается обзор книг преследовавшихся по сексуальным и социальным мотивам

Алексей Евстратов , Дон Б. Соува , Маргарет Балд , Николай Дж Каролидес , Николай Дж. Каролидес

Культурология / История / Литературоведение / Образование и наука
Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней
Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней

Читатель обнаружит в этой книге смесь разных дисциплин, состоящую из психоанализа, логики, истории литературы и культуры. Менее всего это смешение мыслилось нами как дополнение одного объяснения материала другим, ведущееся по принципу: там, где кончается психология, начинается логика, и там, где кончается логика, начинается историческое исследование. Метод, положенный в основу нашей работы, антиплюралистичен. Мы руководствовались убеждением, что психоанализ, логика и история — это одно и то же… Инструментальной задачей нашей книги была выработка такого метаязыка, в котором термины психоанализа, логики и диахронической культурологии были бы взаимопереводимы. Что касается существа дела, то оно заключалось в том, чтобы установить соответствия между онтогенезом и филогенезом. Мы попытались совместить в нашей книге фрейдизм и психологию интеллекта, которую развернули Ж. Пиаже, К. Левин, Л. С. Выготский, хотя предпочтение было почти безоговорочно отдано фрейдизму.Нашим материалом была русская литература, начиная с пушкинской эпохи (которую мы определяем как романтизм) и вплоть до современности. Иногда мы выходили за пределы литературоведения в область общей культурологии. Мы дали психо-логическую характеристику следующим периодам: романтизму (начало XIX в.), реализму (1840–80-е гг.), символизму (рубеж прошлого и нынешнего столетий), авангарду (перешедшему в середине 1920-х гг. в тоталитарную культуру), постмодернизму (возникшему в 1960-е гг.).И. П. Смирнов

Игорь Павлович Смирнов , Игорь Смирнов

Культурология / Литературоведение / Образование и наука