Особенности развития жанра баллады в отечественной поэзии 1990–2000-х гг.

говорят что однажды растает
от последнего солнца вода
государыня снова расставит
нас в былые шеренги тогда
мы покойники страх нам не ведом
потому-то подгнивший дружок
и сидим у лимана с ахмедом
с остальными костями в кружок
напою басурманского братца
научу его залпом до дна
скоро снова за сабельку браться
да поди заржавела она
кто преставился не умирает
и сметая ненужную плоть
размерзающих нас озирает
одноглазый в медалях господь [67, с. 6].

Поэт отказывается от точных дат, событий, топонимических реалий. Быстрая смена географических пространств (Украина, Приамурье, центральные города России, космическое пространство и т. п.) создает «размытую», условную реальность, смещает границы миров, что усиливает абстрактность поэтических образов, свойственную метафизической поэзии:

завтра на этот бедный богооставленный остров
чьи углеводороды выкачены почти
высадится десант инопланетных монстров
челюсти из титана лазерные зрачки
больше уму не тайна их членистоногий норов
явственней костный хруст и кровь солоней с утра
долг наш теперь последний вахта у мониторов
все ж мы писатели сука каторжники труда [67, с. 19].

О чем бы поэт ни рассуждал, он всегда подводит читателя к теме поэта и поэзии, он рефлексирует о творчестве, выводит зоны ответственности поэта за судьбу «исчезающей Страны». При этом важную роль в его стихах играет язык. Поэт имитирует бессвязный, инфантильный стиль. А. Э. Скворцов совершенно справедливо подчеркивает: «Субъект речи, мучительно блуждая в лингвистических потемках, вяло и с каждой строкой вновь и вновь старается сформулировать нечто существенное, но почти всегда терпит поражение и лишь в финале доходит до логического завершения. <…> Но именно эти “ошибки” предваряют эффектное и естественное завершение всего поэтического высказывания, потому что благодаря своей грамматической аномальности язык А. Цветкова порождает выразительные и зримые художественные образы» [235, с. 282].

Корявый, с грамматической точки зрений неправильный язык поэзии А. Цветкова помогает передать абсурдность действительности. Он демонстрирует разрушение и смерть, и в этом плане его поэтика сродни поэтической технике М. Амелина («Гнутая речь», 2011). Причем смерти подвержена как сама Страна, так и человек. Поэт наблюдает со стороны, как происходит его окончательная гибель в «страшном» мире. При этом автор не выступает подлинным христианином, напротив, все средства художественной изобразительности направлены на утверждение его атеистического взгляда на мир. В этом отношении поэты-авангардисты часто расходятся с представителями «традиционной» поэтической парадигмы. Автор наблюдает за человеком из эсхатологической перспективы:

не печальтесь и не тратьте
на прощание ни дня
потому что очень кстати
вы теряете меня
в этой жалобной личине
я мешал бы вам и ныл
я ушел по той причине
по которой долго был
жизнь вообще не долг а милость
может быть она приснилась
жаль неведома кому
камню коршуну коню [67, с. 84].

Обращает на себя внимание тот факт, что в поэзии А. Цветкова, и в частности в балладных стихах, отсутствует страх смерти, естественный и характерный для многих поэтов. Отсюда отсутствие и таинства ухода, прощания с жизнью; исчезает мистическая составляющая загробного мира, притягательная и пугающая одновременно. А. Э. Скворцов по этому поводу пишет: «По Цветкову не страшно, что жизнь кончена, – само по себе это ни хорошо и ни плохо, – ужас и отвращение вызывает только то, что жизнь часто бывает реализована без каких-либо понятий о долге и чувстве собственного достоинства» [235, с. 277].