Особый приказ

Как его учили, он попытался расслабиться и ровно дышать. Стало полегче. Настолько, что он смог поднять взгляд и осмотреться. Песок сыпался медленно; ученики нет-нет, да смотрели на часы, как будто от этого время пойдет быстрее. Ваня посмотрел направо. Чернова очень легко держала свой огонек, разве что не поигрывая им, как мячиком. Кроме нее, только двое учеников не выглядели уставшими.

Очень осторожно он попробовал переложить шар света из одной руки в другую. Вкатил его на ладонь и с блаженством опустил правую руку вдоль тела. Пока он возился, песок заполнил примерно две трети колбы. Один за другим ученики выбывали из круга.

— Первый оборот, — произнесла Ольга Иоанновна.

К этому моменту в круге осталась только половина учеников. Последние мгновения Ваня продержался с большим трудом. Рука стремительно наливалась тяжестью; физическая усталость тут была ни при чем: он не мог уже поддерживать заклинание. Почти сразу после первого оборота четверо учеников погасили свои огни. В круге осталось шестеро. Ваня покосился на Чернову. Василиса стояла прямо, как будто проглотила копье. Напротив нее в точно такой же позе расположились Страхов и Волков. Отчего-то Умов знал, что эти трое достоят и до второго оборота.

Гадкая мысль поднялась вновь, и сопротивляться ей на этот раз было куда труднее. По лбу покатились крупные капли пота, но Умов не рисковал поднять руку, чтобы их вытереть — все его внимание теперь занимал клубочек света. Это потом он узнал, что старушка принесла для них пробу, рассчитанную на взрослых колдунов: безопасную, но очень утомительную. Это потом он узнал, что нижняя планка для колдунов седьмого года — три оборота таких же часов. Это потом он будет делать куда более сложные вещи. Сейчас он был парнем без колдовского дара, который смог продержаться до первого оборота, и ни сил, ни воли тянуть дальше у него не было.

Секунда, другая, третья… и красный шарик будто почуял мысли ученика и скатился с руки, избавив его от всех мук выбора.

— Умов закончил, — сухо произнесла старушка.

Ваня Умов еле заметно вздохнул с облегчением.

Когда Иван Умов добрался в своих воспоминаниях до этого момента, он тут же заснул. Ему снились Чернова и Страхов, стоящие друг напротив друга со своими шарами света — Волков выдержал до второго оборота, эти тянули до третьего. Ему снилась ухмылка на лице Черновой и класс, который болел за кого-то из них двоих настолько сильно, насколько позволяли приличия.

Ему снились люди, дотерпевшие до пятого оборота часов. Те, кто в четырнадцать научился делать то, на что он решился только восемь лет спустя — рваться к тем границам, которые очертит жизнь.

Глава 16

«Помимо службы на реке, царь Лодомерии заставляет своих бояр и дворян приезжать на военные смотры, где каждый обязан показать чиновникам своих людей и вооружение. Неявка на смотр приводит к серьезнейшим последствиям».

Сигизмунд фон Айзенштайн, «Записи о лодомерской жизни»

— Заряжай!

Им пятнадцать лет. Боярские и дворянские дети в этом возрасте выезжают на границу настоящими воинами. Ученики крепостей отправятся туда только через год, но все хотят уже сейчас. Почти все они просто не представляют другой жизни; такой, в которой нет долгой войны. Если даже кто-то и боится, то никогда этого не покажет: страх прослыть трусом все равно сильнее. Они ждут подвига и славы.

— Быстрее, быстрее, быстрее! — орет дед Сидор.

На жаре возиться с тяжелой пищалью трудно. Мокрая рубаха липнет к телу, пот катится по лбу и его капли попадают в глаза. Одно неосторожное движение — и все надо начинать сначала. Только бы не погас фитиль!

— На исходную! Целься! Огонь!

Пищаль лягает плечо. Перед рядом подростков встают клубы дыма. Еще немного, и они в прямом смысле пропахнут порохом. Ряд бежит назад, освобождая место для новых стрелков.

— Заряжай! — снова орет дед Сидор.

Это единственный учитель, которого между собой они называют только по прозвищу. «Дед Сидор» произносится с неизменным уважением.

Корпус магов работает над ними. Он тщательно испытывает тех, кто ему достался. Меняет их незаметно для них самих. И когда юнцы начинают мечтать о славе, Корпус посылает к ним деда Сидора, чтобы выбить из них дурь.

Строго говоря, дед Сидор никакой не дряхлый старик. Ему самое большее лет сорок. Но его длинные висячие усы совсем седые, поперек загорелого лица проходит белесый шрам, а левая рука плохо гнется — когда-то давно его ударили по руке саблей. С пищалью и пистолетами дед Сидор одной рукой управляется лучше, чем каждый из них двумя. Он уже видел то, что им только предстояло увидеть. Он воевал с теми, с кем им только предстояло воевать.

— Бего-о-ом марш! — дед Сидор, похоже, никогда не сорвет голос.