Остановившиеся часы

— Что-то припоминаю……

— Что-то припоминаю! — усмехнулась заметно захмелевшая Мари. — В этом — он весь. Не правда ли, Петр Александрович?

— Весь, весь, точно, — кивал его родственник, по-прежнему не улавливая тонкостей разговора, но не сильно по этому поводу расстраиваясь. Асташев разлил еще по рюмкам. Солнце то и дело пряталось за набегавшими облаками, поэтому день выдался не очень жаркий. А сидеть в тени было одно удовольствие.

— Ну что ж, тогда исправим положение… — заявила Мари, выпив свою рюмку. — Теперь сходим на рыбалку вдвоем. Ты не против?

— Рыбалки уже не будет, — твердо сказал Асташев, решив, что пора прекращать этот полный подводных айсбергов разговор, в котором она стремится наверстать упущенное, что-то доказать ему, но непременно добавляя в это что-то вроде смеси иронии и сарказма по поводу его провинциальных привычек.

— Почему это не будет? — с легким вызовом спросила Мари, усматривая в его отказе какое-то пренебрежение к ней.

— Человек, с которым я рыбачил — погиб…… — бесстрастно пояснил Асташев, как бы показывая, что дальнейшие разговоры на эту тему бессмысленны.

— Погиб? — Мари испытующе разглядывала его лицо, точно пыталась уловить некое несоответствие между действительностью и тем, что он сказал.

— Да, погиб. Давай больше не будем об этом.

— Да, это случилось, — подтвердил Петр Александрович, немного, как показалось Асташеву, раздосадованный тем, что разговор, начинавшийся так замечательно, теперь может принять мрачную окраску. — Утонул…… лодка перевернулась……

— Да, это несчастье, — проговорила Мари как бы самой себе. Теперь она задумалась. И ее хмельное настроение куда-то улетучилось.

Асташев понял, что допустил ошибку, сам не желая того. Сейчас эти двое мысленно осуждают его. Не очень и сильно, но все же. Погибший рыбак был для Мари не более чем образом, чем-то эфемерным, далеким. Почти то же самое можно сказать и про Петра Александровича. Он хотя и немного знал отца Оксаны, но относился к нему и к факту его смерти вполне равнодушно. И осуждать его за это не имело никакого смысла.

Но теперь рассказывать веселые истории, которые Петр Александрович знал в огромном количестве, вроде было неуместно.

— Давайте выпьем, — сказал Асташев, берясь за бутылку, втайне надеясь загладить вину. — Выпьем за живых! Нам еще есть чем заняться на белом свете…

Вышло как-то пьяно и ненатурально. Но этого никто, кажется, и не заметил.

Когда допили вторую бутылку, Петр Александрович как фокусник достал из-под полы бутылку водки. Асташев хотел было отказаться, но не смог. Петр Александрович, пьянея, становился все более говорливым. Мари поддерживала их, но чуть-чуть. Незаметно откуда-то появилась тетя Люба. Ругать мужа при гостях (тем более новый человек приехал) было ей не с руки. И потому оставалось только одно. Сесть за стол и выпить с компанией.

Когда в бутылке осталось водки на донышке, Петр Александрович внезапно уронил голову на стол, промычав что-то нечленораздельное. Тетя Люба поднялась и под руки отвела его в дом.

— Расходиться надо… — сказал Асташев, взглянув на Мари.

— Может, допьешь? — спрашивала она вроде серьезно, но в глазах ее таилась насмешка.

И Асташев все хорошо чувствовал и понимал. Но отвечать в том же ключе ему не хотелось. Зачем?

— Пойдем, — он встал из-за стола, направляясь к дому. Несмотря на хмель, он постоянно теребил себя. Надо было что-то вспомнить. Что-то очень важное.

В комнате он сел на стул, глядя через стекло на виноградный плющ. Мари раскладывала свои вещи, не обращая на него никакого внимания. Пожалуй, оно было и к лучшему. Ему ни о чем не хотелось говорить. Почему-то стало казаться, что все уже сказано. И, наверное, — напрасно. Потому что Мари думала по-другому.

Отвлекся Асташев, загляделся на сад, а когда повернул голову — Мари уже сбросила одежду и голая стояла, расчесывая волосы. Асташев замер, вслушиваясь в себя. Сидел неподвижно, как статуя. Мари к нему обернулась, кривя губы в усмешке:

— А чего же, Сережка, ты, пожалуй, тут без меня не скучал? А?

— Ну, это ты зря… — проговорил он как-то неубедительно и, чувствуя неубедительность своих слов, рывком поднялся, приблизившись к Мари и обняв ее за плечи. Мари отбросила чуть голову и приоткрыла рот, прижимаясь к нему. Он поцеловал ее в губы, ощутив, как дрогнуло ее тело в его объятиях……

В постели, после всплеска страсти, долго лежали молча. Потом Мари повернулась к нему и, дыша в ухо, заговорила медленно:

— Что с тобой происходит?

— Ничего… — Он избегал смотреть ей в глаза, помня о феноменальной женской интуиции в таких делах. Тут уж лучше не переигрывать.

— Ты думаешь о… смерти того человека?

— Да… — ответил он после некоторого раздумья. Это ведь была правда. По крайней мере, часть правды.

— Ты знал его раньше? Это твой друг?

— Раньше немного знал…… Но я тогда молодой был…… И он мне другом быть не мог, возраст у нас разный……

— Знаешь, видела Третьякова. На Пушкинской. Спрашивал о тебе.

— И что ты ему сказала?

— А что сказать?.. Сказать-то нечего… Уехал отдохнуть. Этим все сказано, не так ли?

— Может быть.