Оставь страх за порогом

Горелов собрался возразить, что умеет держать язык за зубами, но Магура продолжал:

– Рассекретили задание, чтобы все на пароходе, в том числе Эрлих, узнали, кто мы с тобой, где служим, куда плывем и, главное, что везем.

Шлыков добавил:

– Еще пару часов, и раскусил бы официанта. Узнал, что одновременно с нами сел на пароход. Не имея билета, выдал себя за опытного работника столичного ресторана, и был принят в столовую.

– Надо отдать ему должное, – похвалил врага Шлыков. – Играл официанта мастерски, комар носа не подточит.

Дверь с грохотом распахнулась – в каюту не вошел, а ворвался Чмырь. За беспризорником с ноги на ногу переминался старик с саквояжем.

– Привел доктора, как наказали! Не глядите, что сильно стар, песок из него сыплется, он много знает и умеет, любого в два счета поставит на ноги.

Врач отстранил мальчишку.

– Где пациент? Сказали, что ранен.

Пока шел осмотр Горелова, Магура обратился к беспризорнику:

– Слышал, что тебе все равно, куда путь держать. Верно?

– Точно, – кивнул Чмырь. – Могу на север махнуть, могу на юг.

«Везет на бездомных сирот», – Магура вспомнил полустанок 206-й километр, переименованный в Ляховский, где с проходящего поезда сняли безбилетного парнишку.

– Что если прекратить бродяжничать? Устроим в Царицыне в приют, станешь набираться ума-разума, расти гражданином молодой республики?

Чмырь раздумывал недолго:

– Даешь Царицын!

Акт

Нижеподписавшиеся тт. Магура Н. С., Шлыков В. В., Горелов С. С. сдали под расписку в Саратовский банк Комиссариата финансов РСФСР, директор т. Овчинцев В. П. со старшим кассиром т. Масловым Д. П. приняли изделия из драгоценного металла, ювелирные украшения, монеты старой чеканки общим весом 5,5 фунта 240 грамм…

Часть седьмая Перстень последнего императора

Из личного дела Н. С. Магуры:

1921, сентябрь. Старший оперуполномоченный Царицынской губернской милиции.

За окнами вагона с обитыми зеленым шелком стенами расползалась кромешная ночь. Не будь струившегося из литерного состава света, который выхватывал запасные пути, семафор, мрак проник бы в салон.

В тупик станции Псков состав венценосного императора всея Руси, Главнокомандующего встал в среду первого марта 1917 года, не сумев пробиться в Царское Село. Еще двадцать седьмого февраля поступило угрожающее известие о беспорядках в столице, митингах, грабежах лавок, разгроме полицейских участков, толпы требовали прекращения войны, свободы, демократических преобразований. Адмирал Нилов (прославившийся в Галиции) твердил, что это революция, она приведет к такому, что не снилось французам. Новый комендант Николаевского вокзала передал по всему пути следования состава императора требование задержать поезд, пришлось повернуть назад, но станции Малая Вишера, Любань контролировались вышедшими из повиновения войсками, ничего не оставалось, как ехать в штаб Северного фронта.

Николай II стоял у завешенного ночью окна, размышлял: «Неужели придется идти на уступки Думе, согласиться на создание нового правительства, что поможет усмирить толпу, прекратить созревший бунт?»

Царь чувствовал себя прескверно, точно в западне. Тяжко было без поддержки Аликс, за более чем двадцатилетие супружества появилась стойкая привычка всегда и во всем следовать советам жены, особенно в критические моменты, один из которых – самый серьезный – наступил. Николай II с трудом скрывал от царедворцев свое гнетущее настроение.

«Начало марта. Судя по погоде, непонятно, еще зима или уже весна – холоду нет конца. Минувшим вечером вышел прогуляться, на платформе попал под снежок».

Не оборачиваясь, приказал флигель-адъютанту пригласить думцев. Пока Мордвинов отсутствовал, коротко переговорил с лейб-хирургом Федоровым о здоровье наследника, выслушал неутешительный приговор, что Алексей проживет лишь несколько лет, гемофилия неизлечима, в свое время свела в могилу представителей британской династии Гогенцоллернов Гессен-Дармштадтских, к которым принадлежит Аликс.

«Дай-то Бог, чтобы врач ошибся, сын не повторит участь заокеанских родственников, вступит в пору взросления».

О больном сыне задумывался чаще, нежели о других членах семьи, и поэтому не сразу заметил вошедших монархиста Шульгина и заядлого противника самодержавия Гучкова[44]. Прибывшие из Питера были в подшитых медвежьим мехом пальто с шалевыми воротниками.

«Вид, несмотря на позднее время, бодрый. Не только я провожу ночь без сна, – со злорадством подумал монарх. – Коль остается на ногах царь, подобное обязаны делать его подданные».

Николай II взял из коробки папиросу «Сольве» с длинным мундштуком, но не закурил. Холодным взглядом уставился на думцев.