Шмерлинг опирался всем телом на костыль, который зарывался в снег с коркой льда, что-то бурчал. Всю битву бездействующий, ныне «расконсервированный» Жестянщик не скрывал крайнее неудовольствие. Когда дорога привела в Садки, хмуро спросил:
– Чем вызвана спешка? Зачем было вести черт знает куда? Мог работать в городе.
– Имею приказ привести, – объяснил Фастов. – Я подневольный, что прикажут, то и делаю. – По-видимому, ваш главный затребовал к себе, не желая самому стаптывать подошвы.
Шмерлинг делал широкие шаги, отчего Фастов с чемоданом, где была рация, еле поспевал, завидовал, что у спутника мерзнет лишь одна нога.
В лощину пришли, когда опустились сумерки, все вокруг стало зыбким, нерезким. В доме Савельича радист сел на табурет, потребовал чай:
– Заварку не жалейте! – осушив большую кружку, подобрел: – Когда выходить на связь?
– Вам виднее, чем раньше, тем лучше – наше сообщение очень ждут, – ответил Пиик.
– Кроме сеансов по расписанию, имеется резервный в случае опасности, когда в затылок упрется дуло револьвера.
– Не надо думать о худшем, тем более о провале.
Разговор мог перерасти в ссору, Магура постарался разрядить накалившуюся обстановку:
– Здесь мы в безопасности. Вокруг на много километров ни одного военного. Не будь мороза, чувствовали бы себя точно на курорте – тихо, спокойно.
– Не сглазьте, – предостерег Фастов. – Могут явиться похоронная команда или сборщики трофеев – трупы и брошенное оружие на каждом шагу.
Шмерлинг выставил пристегнутую к обрубку ноги деревяшку, глядя на огонь в печурке, с опозданием ответил:
– Меня слушают каждый третий час, начиная с полудня, – достал карманные часы, взглянул на циферблат: – Через десять минут можно садиться за ключ.
Не дожидаясь приказа, Фастов поставил на стол портативную рацию.
– Забросьте антенну на крышу, – потребовал радист. – Радиограмма должна быть короткой, иначе запеленгуют. Зашифрую сам.
Пока не наступило время радиосвязи, пятеро поели тушенку, погрелись кипятком. Фастов отыскал на стене оторванные обои и под ними газету, стал знакомиться с довоенными новостями, усмехнулся, прочитав о рекордной плавке на «Красном Октябре», выпуске новой марки трактора, большом урожае зерновых.
Наконец Шмерлинг включил рацию, надел наушники. Покрутил рифленую ручку настройки, стал слушать эфир, который был заполнен комариным писком морзянки, обрывочными разговорами, треском. Нить визира ползла по шкале, замерла на нужной волне. Лицо Шмерлинга преобразилось.
Работа на ключе заняла считанные минуты, текст радиограммы был предельно коротким, таким же и ответ.
– Приказано поспешить с подготовкой площадки для приема самолета.
Пиик взглянул на Магуру, затем на Фастова.
– Есть поблизости подобное поле, – успокоил чекист. – Лучше не найти, словно каток проутюжил.
Шмерлинг вновь склонился над рацией. При мигании индикаторной лампочки лицо выглядело суше, скулы обострились, простучал деревяшкой к полатям:
– Прошу не шуметь, сплю чутко, кашель, шаги не дадут сомкнуть глаз. И пусть никто не храпит!
Магура помог Савельичу вымыть грязную посуду, выбросил окурки в мусорное ведро, шепнул старику:
– Необходимо доставить записку. Найдите причину покинуть дом.
– Может, лучше передать на словах? – спросил Савельич. – Запомню слово в слово, на память не жалуюсь.