Незнакомка продолжала лепетать:
– Еще раз пардон! Виновата, заставило прийти присущее слабому полу любопытство, страстное желание увидеть хотя бы одним глазком…
– Что увидеть?
– Алмазы, бриллианты, изумруды, прочие драгоценности, – простодушно призналась дамочка. – Не имела счастья лицезреть подобное чудо неописуемой красоты, которое завораживает, заставляет терять голову, даже сознание. – Не делая паузы, дамочка спросила: – Верно, что вы из ЧК?
Вопрос не понравился Магуре.
– Откуда это известно?
– Чуть ли не все на пароходе говорят, что седьмую каюту заселили чекисты, которые везут нечто страшно ценное, спорят о цене сокровищ.
Магура перебил:
– Кто сами будете?
Непрошеная гостья ответила скороговоркой:
– Мэри Каримова. Модистка. Без ложной скромности, лучшая в Астрахани швея. Когда повысился налог, начались затруднения с приобретением фурнитуры, иссякли богатые клиенты, решила переехать в Саратов.
Магура разглядывал модистку, которая продолжала рассказывать об отсутствии нужных тканей, кружев, придирках фининспектора, пропавшем у горожанок желании шить обновки. «Кто распустил слух про ценности? Кому надо разгласить цель нашего плавания и, главное, содержимое груза? Не Червонный ли все затеял? Но зачем, какие имеет намерения? Желал разжечь в пассажирах нездоровое любопытство, лишить нас покоя и под шумок напасть?»
Ответов не было.
И Горелов не сводил глаз с модистки, но размышлял об ином: «Вся секретность насмарку! Теперь не только Червонный, а каждый на «Руслане» в курсе нашего маршрута, какую занимаем каюту и что везем».
Пароход медленно, наперекор течению продвигался по Волге.
День шел на убыль, но небеса еще дышали зноем.
Мужик в косоворотке навыпуск отворачивался от летящего в его сторону дыма из трубы.
– Помяните мое слово, задохнемся все. Надо идти в кочегарку, чтоб нашли управу на дым.
Сидящий рядом на баке пассажир с рыжей щетиной на щеках, котомкой на коленях заметил, что кочегар ни в чем не виноват.
– Причина едкого дыма в мазуте, он чадит. Еще ветер, будь неладен, дым на нас несет. Подвинься, не у тещи на блинах.
Требование относилось к пожилому мужчине в мятом камзоле на голой груди.
– Простите, но я не сижу, тем более не лежу, а стою на одной ноге, для второй нет места, – оправдывался палубный пассажир. – При всем желании не могу удовлетворить просьбу.
– Ну и стой, как цапля! – рассмеялся Борода. – Чем мучиться, оставался бы дома, там есть где прилечь и дымом не пахнет. Некоторое время на палубе царила тишина. Люди занимались своими делами, одни дремали, другие лузгали семечки, хрустели огурцами, провожали взглядом берег с редкими дубравами, солончаковыми плешами, оврагами.
Тишину нарушил Борода:
– Стой, шельмец! Не дергайся, не то руки оторву и придушу! Малость вздремнул, а он шасть в мою котомку! – небритый держал за шиворот чумазого мальчишку в рваной, с чужого плеча одежде, грубо укороченных штанах. – Желал обчистить, как липку, последнюю краюху стибрить, голодным оставить? От горшка два вершка, а к чужому тянешься. Начал лазить по мешкам, а закончишь грабежом честных граждан!
Беспризорник не пытался вырваться, втянул голову в плечи, смирившись с задержанием на месте преступления.
– Сразу бить станете или обождете?
Борода успокоил:
– Вначале сниму допрос. Признавайся, как на духу, кто будешь, куда путь держишь?
Мальчишка утер нос рукавом.
– Чмырем кличут. Все равно куда плыть, могу на север, могу на юг. Люблю пароходом, в ящике под вагоном летом сильно душно, зимой мороз до костей пробирает. Так будете бить? Меня, как поймают, завсегда лупят. Одни дадут пару раз по шее и отпускают, другие колошматят, пока рука не устанет.
Борода признался:
– Надо бы как следует проучить, чтоб стало неповадно красть. Ну да ладно, прощаю, раз ничего не стащил.
Грузный мужчина, не нашедший сидячего места, грустно спросил:
– Кто вы, отрок, откуда родом?
– Из Рязани, – признался беспризорник. – Целый год после смерти мамани ищу край, где легко подхарчиться. Врали, будто на Волге всякой жратвы завались – лопай не хочу, а тут хлебом и не пахнет, одна рыба. – Чмырь подтянул спадающие штаны. – Коль не станете бить, могу порадовать песней. Кто будете? За большевиков аль за белых? Это я к тому, чтоб угодить. Для тех, кто за царя и престол с учредиловкой, имею одни песни, а кто за Советы, для таких в запасе другие. Вы, дяденьки, из каких?
Борода рассмеялся:
– Мы не красные и не белые. Мы серые в крапинку. Пой, но только с душой, чтоб дорога показалась короче.
Чмырь тряхнул головой с давно немытой и нечесаной копной волос и громко, так что проснулись все дремлющие, затянул:
Не делая паузы, Чмырь переменил мотив: