Осторожно, двери открываются

Главное – делать и не думать. От артефакта меня отделяла полоса воды, и я изо всех сил поплыла к нему, пробивая путь среди осколков льда. Я плохо училась в школе, потому что не было мотивации, но если мне что-то надо, я не остановлюсь. Как в тот раз, когда я накопила себе на телефон, раздавая рекламные листовки ветеринарной лечебницы в костюме собаки.

– А ну, иди сюда, – яростно шептала я артефакту, который мирно сиял искристо-синим. – Я тебя достану, ясно?

Едва шевеля онемевшими ногами в воде, я дотянулась до звездочки, торжествующе подняла ее и…

И она вдруг рассыпалась, припорошив мне пальцы сияющей пыльцой. Я с бессильным воплем уставилась на свою руку. Не может быть… Я слишком крепко сжала артефакт и он сломался? Они настолько хрупкие? История о том, как Антон доставал артефакты из-под грузовика и со дна речного, наверняка была брехней.

Все оказалось зря! Здесь, подальше от полыньи, оставленной дверью, лед был крепче, и я смогла на него выползти. Ноги замерзли так, что встать на них не вышло, и я поползла к берегу: подбитый грустный пингвин возвращается с неудачной охоты. Там, где моя правая рука касалась льда, на нем оставались и сразу таяли голубые блестки.

Увидев веревку, я схватилась за нее, но подтянуться не вышло, и я повисла, обхватив ее руками. Как ни странно, веревка сама начала рывками двигаться вверх, и Антон вместе с какими-то людьми вытащили меня на набережную. В другой день было бы приятно, что за меня болеют прохожие, но сейчас…

– Шалун, – ошарашенно пробормотал Антон. – Как ты ухитрилась? Что ты вообще такое?

От холода у него сильно покраснели щеки и уши. Я хотела отдать ему пуховик, но поняла, что вряд ли ему станет теплее от насквозь мокрой тряпки.

– Артефакт раз… разбился. – Я виновато показала ему руку, на которой таяли последние искорки. Пластырь, так заботливо наклеенный Беллой, давно отвалился. – Я сильно схва… схватила, но… Я не нарочно.

У меня дрожали ноги, и хотелось сесть на тротуар, люди вокруг сочувственно гудели. Антон впихнул меня на переднее сиденье машины с таким лицом, будто я его кровный враг.

– Привет, зайка. – Разговорчивый парень из Клана просочился ко мне через толпу и удержал дверцу, не давая Антону ее закрыть. – Значит, ты все-таки из Стражи… Новая трюкачка, где ж тебя нашли-то! Жаль, что поймала шалуна. Ты так любезно подогнала нам тот артефакт, а мы друзей не забываем.

– Рада слышать, – выдавила я севшим голосом.

Мне нужно еще два артефакта, а значит, мы еще можем столкнуться. Пусть не думают, что я их соперник, так будет проще им быть. Парень собирался что-то сказать Антону, но тот злобно пихнул его ладонью в грудь.

– Отвянь. Давно не получал?

– В следующий раз получишь ты, – сахарным тоном ответил весельчак. – Жду не дождусь.

Нашли время! К счастью, Антон решил не продолжать эту бессмысленную беседу и сел за руль. Через окна я видела, как на нас смотрят собравшиеся зеваки, и внезапно поняла две вещи. Первое: Стражу в городе любят, а Клан – нет. Антона проводили теплыми взглядами, а парней от нашей машины оттеснили, хоть и произошло это как-то незаметно. Второе: отсвет славы Антона упал и на меня. Мужчины, женщины и даже парочка детей смотрели с почтением и сочувствием – как будто я и правда спасла их набережную и полоску голых деревьев, которую они называли Летним садом. Мне стало неловко: они ведь не знали, что сделала я это ради себя.

Какая-то бабушка коснулась окна машины рядом со мной и улыбнулась, что-то бормоча. Суть я уловила, даже не расслышав слов, – и это был первый раз жизни, когда меня искренне благодарили незнакомцы. Я уставилась на свои ярко-красные руки, не понимая, почему мне стало так грустно. Наверное, в глубине души мне хотелось жить так, как Антон, – мотаться целыми днями по городу, совершая бескорыстные подвиги за крохотную зарплату, и чтобы на меня вот так смотрели прохожие. Я была бы свободна, как птица. Например, как пингвин.

– Пуховик сними, – сказал Антон, когда мы отъехали подальше.

В машине было жарко – видимо, он включил печку. Мы оба продрогли до костей, и я сочла замечание о пуховике справедливым, хоть и грубоватым: видимо, Антон и сам хотел погреться. Снимать не хотелось, но я, подрагивая, все же стащила его с себя. Обидно, что промокла одежда, которую дала мне Белла: такая славная была блузка! Но надевать пуховик Антон не стал – взял его и забросил на заднее сиденье.

– В мокром еще холоднее. Ладно, о главном: что чувствуешь? – спросил он, не отводя взгляда от дороги.

С чего бы начать! Я промолчала, и Антон нетерпеливо прибавил:

– Ну, говори!

И я, вопреки своему желанию промолчать, заговорила:

– Что же я могу чувствовать! – У меня зуб на зуб не попадал, и слова получалось произносить только по слогам. – Холодно, мокро, злюсь.

– Я не о том! Эффект от шалуна есть? Они все разные, никогда не знаешь, на какой нарвешься. – В ответ на мой непонимающий взгляд он затормозил на светофоре так резко, что нас обоих швырнуло вперед. – Почему рядом с тобой даже артефакты глупеют? Сначала дурацкие очки, теперь это!

– Говори по-русски. Я ни слова не понимаю.