Осторожно! Я становлюсь человеком!

— Прошу прощения за опоздание… Понимаете, я сильно увлёкся вопросом заработных плат и их неравномерной индексации, — как можно громче произнёс я. — Дело в том, что сотрудники постоянно задают один и тот же вопрос: «Почему оклады специалистов — с одинаковым перечнем должностных обязанностей и равной степенью ответственности — отличаются в три, а то и четыре раза?».

Расчёт был на то, что это зацепит публику… И зацепило! Послышались разрозненные и невнятные выкрики со стороны галёрки, которая таким незамысловатым образом усиленно подтверждала актуальность данного вопроса, требуя немедленных разъяснений. Народу дай только волю…

Эдуард Петрович напрягся — намеченный им сценарий собрания явно срывался. К тому же, озвученный мной вопрос относительно заработных плат, как я понял, до того момента ВСЕГДА находился в ранге «табу», и никто никогда не осмеливался — тем более в присутствии фельдмаршала — это табу подвергнуть сомнению. Но толпа тем и сильна, что берёт НА СЕБЯ ответственность за действия и слова каждого, кто входит в её состав, распыляя тем самым любую струю агрессии, которая бы иначе просто снесла своим мощным напором одну, отдельно взятую, личность.

— Очень интересно, Иннокентий. Ну и каковы ваши успехи на этом поприще? Разобрались? — спросил генеральный, пытаясь меня озадачить. И воспользовавшись классическим приёмом любого школьного педагога, добавил: — Может быть, вы и нам расскажите?

Что и требовалось! Вот он — реальный шанс добраться к ноутбуку фельдмаршала, пусть и у всех на виду. Я приподнялся, давая понять, что готов поделиться своими умозаключениями по данному вопросу, тем самым не позволяя генеральному пойти на попятную.

— Конечно, с удовольствием, — сказал я, направляясь к трибуне и продолжая изображать «лёгкую придурковатость».

Генеральному ничего не оставалось, кроме как озадаченно уступить мне место и в крайней задумчивости отойти в сторону. Тут к моему счастью ещё и Вова-драм-н-бэйс созрел, дав о себе знать словами: «Раз… Раз… Раз, два, три… Проверка звука. Меня слышно?». Микрофон работал.

Нет, всё же наш АЙтишник был из другой реальности… Запутавшись в проводах и обмотавшись ими, как котёнок, играющий с клубком ниток, Вова-драм-н-бэйс хоть и был с нами ФИЗИЧЕСКИ, но полностью отсутствовал эмоционально. Я почему-то провёл параллель между АЙтишником и входным турникетом, который десятью минутами ранее меня не пускал в здание, ссылаясь на чёткий, прописанный кем-то регламент. «Что творится вокруг?» — ни Владимира, ни турникет это не волновало: есть только поставленные задачи и регламенты. Согласен, это сравнение слегка притянуто за уши; но опираясь лишь на их поведенческие особенности — не будь, конечно, у меня в голове описания ВНЕШНИХ атрибутов человека-разумного, — я бы действительно и Вову-драм-н-бэйса, и турникет причислил к единому подведомственному виду.

Да, девиантность — не их конёк… Складывалось впечатление, что сознание Владимира имеет такой же замкнутый на себе цикл операций, как и запрограммированный турникет. Сознание нашего АЙтишника уже давно жило в согласии с законами искусственной оптимизации, не распыляясь и не вовлекаясь ни в какие эмоциональные флуктуации РЕАЛЬНОЙ жизни. Сарказм создателя: одно детище уходит от реальности и стремится к виртуальности, считая именно её, виртуальность, своим настоящим домом; другое — всеми правдами и неправдами пытается стать человеком, понимая всю безысходность и бесперспективность данной затеи с точки зрения эволюции. Под другим детищем я, конечно же, не имею ввиду турникет… Но с другой стороны, я не могу быть уверенным и в том, что этот турникет не строит глобальных планов порабощения человечества — истинные мотивы существования входного турникета, к сожалению, закрыты от моего понимания так же, как и истинные мотивы жизни Вовы-драм-н-бэйса…

А тем временем я уже стоял на трибуне, и передо мной лежал ноутбук Эдуарда Петровича. Убедившись, что микрофон работает, АЙтишник оставил своё насиженное кубло и, сильно сутулясь, побрёл к тому креслу, где до этого сидел я. Движения Вовы-драм-н-бэйса были какими-то отрывистыми и непредсказуемыми: никак нельзя было разгадать, где в последующую секунду окажется та или иная часть его тела. Несколько секунд я даже не мог понять, действительно ли он собирается сесть…, или же он так и будет стоять возле кресла на полусогнутых ногах, смотря в пол и ощупывая руками свои карманы в произвольном порядке.

Оставив безуспешные попытки определить ближайшее будущее нашего АЙтишника, я сместил взгляд и посмотрел на второй ряд кресел. Там сверкали злобные глаза и ярко-красная помада Фарисы Юнусбековны, готовой вот-вот показать мне свой раздвоенный язык, но пока лишь ограничивающейся довольной ухмылкой в ожидании моего предстоящего позора.