Остракизм в Афинах

Возвращение целого ряда авторитетных политических лидеров из остракизма в 480 г., казалось бы, должно было вновь придать борьбе группировок полицентричный характер, привести к расщеплению политического поля. Однако этого не случилось, и вот почему. Как раз в это время, около 480–479 гг. до н. э. был заключен мощнейший политический союз между тремя наиболее влиятельными аристократическими родами: Филаидами, Алкмеонидами и Кериками. Союз был скреплен матримониальными узами (лидер Филаидов Кимон вступил в брак с представительницей Алкмеонидов Исодикой, а лидер Кериков Каллий, — в свою очередь, в брак с сестрой Кимона Эльпиникой)[891]. Многие мелкие группировки, насколько можно судить, тоже вошли в состав нового альянса; в частности, к нему, несомненно, примкнул Аристид, который и до того был связан родством с родом Кериков.

Возникшая коалиция аристократических лидеров и их окружения стала, если так можно выразиться, «супергруппировкой», имевшей тенденцию монополизировать многие рычаги власти в Афинах. Такого рода колоссальные по полисным меркам коалиции редко, но возникали в афинской истории (например, одна из них, объединившая Писистратидов, Алкмеонидов, Филаидов, Кериков, сформировалась в 520-е гг. до н. э., в первый период правления Гиппия), впрочем, при этом, как правило, оказываясь непрочными. Конкурирующие амбиции отдельных лидеров подрывали любой такой союз изнутри. Не стал исключением и альянс, заключенный около 480 г. Он просуществовал около десятилетия, и главным фактором, поддерживавшим его и не дававшим распасться, был, как ни парадоксально, Фемистокл. Именно против «выскочки из Фреарр», для борьбы с ним, для ограничения его «непомерно» разросшегося влияния был создан союз аристократов. И это, конечно, не могло не повести к ослаблению группировки Фемистокла и усилению его противников. Сразу же после 480 г. в их руках все чаще стали оказываться ведущие магистратуры, особенно должность стратега, на которую систематически избирались Ксантипп, Аристид, Кимон. Лидирующая же позиция «отца афинского флота» неуклонно близилась к закату.

Фемистокл едва ли не впервые в своей карьере оказался в положении обороняющейся стороны. Раньше он сам смело шел на конфликт, инициировал остракофории, рисковал, ощущая свою популярность. Теперь же ему приходилось по большей части самому отбиваться от чужих атак, оправдываться, «докучать им [афинянам. — И.С.] в Народном собрании частыми напоминаниями о своих заслугах» (Plut. Them.22). Подчеркивая свою роль в Саламинском сражении, он поставил в качестве хорега посвященную этому событию трагедию своего давнего соратника Фриниха «Финикиянки»[892]. В подобных обстоятельствах Фемистоклу, конечно, не под силу было бы добиться изгнания остракизмом кого бы то ни было из противоположной группировки, будь то Мегакл или Алкивиад Старший. А если не он, то кто мог бы это сделать? Перед нами еще один аргумент в пользу того, что эти две остракофории в 470-е гг. — не более чем историографический миф.

С другой стороны, и противникам Фемистокла, даже объединенными усилиями, не так-то просто было его «свалить». Все-таки слава и популярность саламинского героя еще достаточно долго давали о себе знать. Против него, насколько можно судить, велось настоящее систематическое наступление в течение целого ряда лет. Удалось добиться того, что Фемистокла перестали избирать стратегом, предоставив ему пост афинского представителя в Дельфийской амфиктионии, достаточно почетный, но практически лишенный влиятельности и к тому же не предполагавший какой-то активной деятельности, являвшийся своеобразной синекурой (впрочем, Фемистокл и на этом посту ухитрялся проводить важные меры, ср. Plut. Them. 20)[893]. И, наконец, его удалось полностью дискредитировать в глазах демоса, так что на остракофории против него проголосовало нужное количество граждан. Вряд ли поэтому стоит считать падение Фемистокла каким-то особенно таинственным, как делает, например, Кокуэлл[894]: перед нами вполне естественный результат определенного хода политических событий.