Остракизм в Афинах

Сразу после изгнания Фемистокла в коалиции аристократов наметился раскол. Собственно, в этом нет ничего удивительного: альянс, возникший на основе «негативного консенсуса» против конкретного лица, вполне естественно утрачивал главный сплачивающий фактор, коль скоро это лицо покинуло политическую сцену. Уже на момент заочного суда над Фемистоклом (ок. 467 г. до н. э.) от коалиции откололся Аристид. По сообщению Плутарха (Aristid. 25), он «забыл старые обиды, и в то время как Алкмеон, Кимон и многие иные наперебой изобличали Фемистокла, один лишь Аристид и не сделал и не сказал ничего ему во вред»[895]. Как видно из этого пассажа, Филаиды и Алкмеониды еще по-прежнему действовали сообща. Но и их пути вскоре разошлись. Следует сказать, что от существования коалиции аристократических родов в наибольшей степени выиграл, безусловно, Кимон. Он в конечном счете сумел добиться самого авторитетного положения в полисе, совершенно затмив всех остальных политиков. На протяжении 460-х гг. до н. э. он был фактически «первым гражданином», то есть играл в Афинах примерно такую же роль, как Перикл в 440-х и 430-х гг. Теперь, после изгнания Фемистокла, достойного конкурента у него просто не было: Алкмеониды в течение определенного времени не могли выдвинуть сильного лидера, Ксантипп в конце 470 х гг. умер или погиб[896], а его сын Перикл был еще слишком молод, Аристид отошел от активной политической деятельности. Кимону в это время никто бы не осмелился бросить вызова, а сам он мог никого не бояться, поэтому на протяжении примерно десятилетия мы вновь не встречаем в афинской истории ни одной остракофории.

Скажем теперь несколько слов о внешнеполитической обстановке рассматриваемого хронологического отрезка (470-е — 460-е гг. до н. э.), — постольку, поскольку эта обстановка могла оказывать влияние на внутреннюю борьбу и, в частности, на функционирование института остракизма. В целом на внешнем горизонте Афин стало, бесспорно, спокойнее, чем раньше; ситуация была достаточно стабильной. Ахеменидская опасность была отражена; стычки с персами в Эгеиде, как правило, победоносные происходили регулярно и стали уже своего рода рутиной, не оказывавшей прямого влияния на внутриполитическую жизнь (не считая того, что каждая такая победа приносила «дополнительные очки» Кимону). Дружественно складывались отношения со Спартой, в чем была заинтересована находившаяся у власти группировка аристократов. Фемистокл, впрочем, был выразителем противоположной тенденции, не упуская случая сделать что-либо во вред лакедемонянам. Спарта, раздраженная этим, судя по всему, сыграла немалую роль в падении Фемистокла. Таким образом, его остракизм тоже имел определенную внешнеполитическую подоплеку, хотя и не столь явную и значимую, как остракофории 480-х гг. до н. э.

* * *

Следующий этап истории остракизма был кратким, но весьма насыщенным. Он приходится на конец 460-х — первую половину 450-х гг. до н. э.; условно определим его рамки как 461–457 гг. В этот период применение закона об остракизме вновь резко интенсифицируется. В 461 г. до н. э. был изгнан Филаид Кимон, и это событие, бесспорно, стало ключевым для рассматриваемого хронологического отрезка, определившим всю его направленность. В 460 г. или около того жертвой остракизма стал Алкивиад Старший, представитель семьи, еще с конца VI в. до н. э. связанной с Алкмеонидами тесными узами. На том же хронологическом отрезке остракизму подвергся Менон, — скорее всего, натурализовавшийся в Афинах фессалийский аристократ и, во всяком случае, лицо из окружения Кимона. Наконец, выше (в гл. I) мы предположили, что, возможно, на эти же годы приходится остракизм известного атлета Каллия, сына Дидимия. Политическая позиция Каллия, его место в борьбе группировок рубежа 460-х — 450-х гг. не поддается однозначному определению, поскольку об этом персонаже афинской истории просто очень мало известно. Он мог быть в равной мере как сторонником Кимона (кажется, такой вариант чуточку вероятнее), так и принадлежать к лагерю его противников. В 457 г. до н. э. Кимон был досрочно возвращен из изгнания (впрочем, похоже, так и не обретя после этого былого политического положения), и это событие можно считать конечной точкой интересующего нас здесь периода истории остракизма.

Итак, на очень кратком временном промежутке (не более пятилетия) состоялись три или четыре остракофории, что опять же представляет собой, бесспорно, резкий контраст с предшествующим периодом. В известной мере произошло возвращение к обстановке 480-х гг., когда остракофория, увенчивавшаяся изгнанием того или иного видного политика, проходила едва ли не ежегодно. Впрочем, если посмотреть на общий — как внутриполитический, так и внешнеполитический — контекст этих лет, то ничего удивительного в новой интенсификации применения закона об остракизме не окажется.