Остракизм в Афинах

В V в. до н. э., наиболее интересном для нас в связи с историей остракизма, соперничающие политические группировки не менее активно пользовались политической пропагандой для привлечения демоса на свою сторону. Упомянем — пока в общих чертах — о некоторых пропагандистских средствах этой эпохи. Как известно, одна из главнейших задач любой пропаганды — создание «образа врага». Афинские политики раннеклассической эпохи преуспели в этом: на протяжении V в. до н. э. было создано даже несколько таких парадигматичных образов (можно сказать, шаблонов, в принципе приложимых едва ли не к кому угодно), использование которых оказывало серьезное влияние на политическую борьбу.

Среди них — образ «предателя» (προδότης), особенно интенсивно формировавшийся в эпоху Греко-персидских войн; тесно связанный с ним (о чем мы говорили выше) образ «друга тиранов» (φίλος των τυράννων), впервые, насколько можно судить, сформированный Алкмеонидами применительно к Исагору (ср. Arist. Ath. pol. 20.1), но позже против них же и обращенный; образ «оскверненного» (αλιτήριος, έναγής), встречающийся чаще всего в связи с родовым проклятием тех же Алкмеонидов; ближе к концу V в. до н. э. — образ «нечестивца» или «безбожника» (ασεβής, άθεος), породивший, между прочим, несколько волн настоящей религиозной истерии. Обвинения такого рода, предъявлявшиеся конкурирующими политиками своим соперникам или их окружению, отразились как в нарративной традиции (причем подчас в сочетании друг с другом, ср. Lycurg. Leocr. 117: τούς άλιτηρίους και τούς προδότας), так и в инвективных надписях на острака, о чем мы преимущественно и будем говорить в дальнейшем.

Когда и как конкретно велась пропаганда в связи с остракофориями? Следует полагать, что дискредитирующие акции начинались задолго до непосредственного голосования черепками и даже, скорее всего, до вынесения экклесией предварительного решения о проведении остракизма. Собственно, само вынесение такого решения должно было осуществляться в результате того, что общественное мнение было уже готово к подобной акции. Иными словами, какой-то политик (или сразу несколько политиков) представал в глазах сограждан как чрезмерно опасный, а это должно было произойти в результате пропагандистской борьбы. Но основные, наиболее острые стычки в этой сфере, несомненно, имели место именно на промежутке от предварительного голосования до остракофории, тем более что некоторые обстоятельства, как мы сейчас увидим, способствовали этому. Пропаганда наверняка велась всеми возможными способами, как в официальной обстановке[948], так и в неофициальной, частной. Особенно подходящей для нее были некоторые сценические мероприятия, о чем следует сказать чуть подробнее.

В свете отмеченной выше близости пропаганды и ритуала в полисных условиях весьма ценным представляется наблюдение, сделанное Ш. Бренне[949]: в период «избирательной кампании» перед остракизмом в Афинах проходил ряд празднеств дионисийского цикла, которые как раз в наилучшей степени могли быть использованы для пропагандистских выпадов. Речь идет о Малых (Сельских) Дионисиях с их фаллическими песнями, справлявшихся в основном по демам, а также о Ленеях — празднике уже более крупномасштабном, отмечавшемся на общеполисном уровне и сопровождавшемся постановкой комедий. Правда, правильные комедийные агоны на Ленеях (в малом театре) берут начало не ранее, чем в середине V в. до н. э., но до того комические представления проходили прямо на улицах, перед домами. Как комедии, так и фаллические песни активно использовались для политической пропаганды. Запущенные комедиографами с подмостков персональные инвективы, словесные шаржи конкретных граждан затем широко распространялись в полисной среде и могли серьезно влиять на индивидуальные позиции афинян[950].

Комедию было тем легче приспособить для инвективы политического характера, что сам этот жанр (это, насколько можно судить, характерно для комедии всех эпох и народов) предполагал использование определенного набора стандартных образов, клише, в рамки которых авторами укладывались персонажи, в том числе и воплощавшие вполне реальных людей. Образы «хвастливого воина», «ученого шарлатана», «скупого старика», «хитрого раба» и т. п. сплошь и рядом находили отражение уже в V в. до н. э., в произведениях Аристофана и комедиографов — его современников (к великому сожалению, от драм таких поэтов, как Кратин, Евполид, Гермипп, Платон Комик и др., дошли лишь фрагменты, но и они дают достаточное понятие о том, что их комедия была насыщена тем же духом, что и аристофановская[951]). Известные в полисе лица — как политики и полководцы (Перикл, Ламах, Никий, Демосфен), так и деятели культуры (Сократ, Еврипид, Агафон) — изображались в виде таких вот стандартных образов[952]. Шарж, карикатура, как известно, всегда значительно лучше укладывается в память и сознание, нежели реалистический, многомерный портрет.

* * *