Эпитет ίπποτρόφος («содержащий коней») прилагается на острака к знакомому уже нам Мегаклу, сыну Гиппократа, любителю колесничных бегов. Строго говоря, это, как мы говорили чуть выше, не инвектива, а приписка идентификационного характера. Мегакл содержал упряжку коней для состязаний, что вообще было характерно для этой ветви рода Алкмеонидов. Сын Мегакла, тоже Мегакл, унаследовал увлечение отца и в 436 г. до н. э. одержал олимпийскую победу в соревновании колесниц-четверок[975]
. Современником этого последнего Мегакла был комедиограф Аристофан, упоминающий его в своих комедиях. В частности, в «Облаках» жена крестьянина Стрепсиада оказывается «племянницей Мегакла, сына Мегакла» (Nub. 46–47). Когда у них рождается сын, супруга Стрепсиада хочет дать ему имя с корнем ίππ-, например, Ксантипп, Харипп, Каллиппид (Nub. 64)[976]. Сам глава семейства противится, хочет, следуя давней традиции, назвать сына по деду, Фидонидом, и в результате компромисса их отпрыск получает «гибридное» имя Фидиппид. Естественно, мать с детства твердит этому последнему, как он, став взрослым, поедет в город на колеснице, подобно Мегаклу (Nub. 69–70). Подрастая, Фидиппид начинает увлекаться конями, грозя растратить все отцовское имущество. Чтобы отучить юношу от разорительного «хобби», Стрепсиад отдает его в обучение к Сократу, но это, как известно, приводит только к негативным результатам: Фидиппид, вооруженный софистическими аргументами, совершенно распускается, начинает бить отца и т. п. Старик-крестьянин уже и сам не рад, что связался с философами: увлечение сына конями оказывается меньшим злом! Стрепсиад восклицает (Nub. 1405–1406):Таким образом, вся комедия «Облака» оказывается наполненной образностью, связанной с миром ипподрома, с корнем ίππ-. И при этом, обратим внимание, эта образность напрямую связана с теми действующими лицами, которые являются потомками Мегакла. Итак, приписка на остраконе и образы, появляющиеся в произведении комического жанра, не только едины по духу, но и относятся к одной и той же группе лиц (Алкмеониды).
Имеются и еще более разительные совпадения. Так, чрезвычайно важную и, можно сказать, уникальную параллель к остракону, на котором Кимону советуют уходить, «взяв Эльпинику», находим у комедиографа Евполида (fr. 208 Коек). Этот фрагмент мы считаем необходимым привести целиком. Евполид говорит о Кимоне:
Кимону здесь приписываются такие негативные черты, как пьянство, лаконофильство, а также, что для нас особенно интересно, намекается на его инцестуальные связи с сестрой Эльпиникой. Таким образом, на остраконе и в комедии обнаруживается не только одна и та же инвектива, но и против одного и того же лица! На наш взгляд, не может быть лучшего аргумента в пользу конструктивности и плодотворности предлагаемого нами в данном пункте подхода — сопоставления инвективных характеристик на острака и в памятниках комического жанра.
Еще одна персона (при этом тоже женщина), фигурирующая в инвективных приписках на острака (против Мегакла) — Кесира, представительница рода Алкмеонидов. Ее имя, как и имя Эльпиники, отразилось в комедии, а именно у Аристофана (Ach. 614; Nub. 48, 800). Благодаря комедиографам (а может быть, и не только им) оно стало даже нарицательным в Афинах V в. до н. э., и от него был, в частности, образован неологизм έγκεκοισυρωμένος (
На нескольких острака, как мы видели, упомянуто слово λιμός (голод). Возможно, небезынтересно в данной связи будет отметить, что у комедиографа Дионисия была драма под названием Λιμός.
Аристид назван на одном остраконе «братом Датиса», причем имеется в виду, несомненно, персидский полководец, возглавлявший в 490 г. до н. э. карательную экспедицию на Афины. В одной из комедий Аристофана (Рах 289) упоминается некая «песня Датиса» (τό Δάτιδος μέλος); по объяснению большинства схолиастов, речь идет о том же самом полководце Датисе.