Остракизм в Афинах

На первый взгляд, данная позиция кажется серьезной и убедительной альтернативой той интерпретации «конца остракизма», которая встречается в трудах античных авторов. Однако стоит лишь всмотреться в нее повнимательнее, и сразу возникает ряд вопросов, ответа на которые мы не находим. Нельзя не согласиться с тем, что Сицилийская экспедиция существенно уменьшила количества граждан, как и другие кампании Пелопоннесской войны. Но ведь рано или поздно демографическая ситуация в Афинах должна была стабилизироваться! Не будем здесь детально разбирать вопрос, когда конкретно это произошло и в какой степени коллектив граждан в конечном счете приблизился к прежней численности. Этот вопрос — вопрос о «пульсациях» афинской демографии — чрезвычайно важен для многих аспектов нашего исследования, и мы поэтому посвятим ему специальный экскурс (Приложение III). Пока же скажем лишь, что, судя по всему, уже очень скоро после окончания Пелопоннесской войны, буквально в считанные годы, гражданское население Афин, несомненно, вновь превысило цифру 20 тысяч человек (если вообще когда-либо опускалось ниже этого уровня), что уже вполне позволяло проводить остракофории. Почему же к ним вновь не вернулись? Ответить на этот вопрос не удается, если оставаться в рамках концепции Коннора — Кини, сводя причины прекращения применения остракизма лишь к трудностям в области демографии. Очевидно, существовали какие-то более важные и принципиальные предпосылки того факта, что остракизм, один раз выйдя из употребления, так и не был впоследствии возвращен к жизни. Следует подчеркнуть, что и в том взгляде на рассматриваемое событие, о котором сейчас идет речь, имеется здравое, рациональное зерно, позволяющее кое-что объяснить. Другое дело, что этот взгляд, как и любой другой, не следует абсолютизировать, представлять в качестве единственно возможного.

Достаточное распространение в современной науке имеет точка зрения, согласно которой остракизм, так сказать, умер естественной смертью, при этом не внезапно, в момент изгнания Гипербола, а постепенно. Считается, что уже после середины V в. до н. э. он начал становиться своеобразным «реликтом», анахронизмом, не применялся порой в течение целых поколений и, в сущности, был уже обречен на исчезновение. Данный нюанс обычно принимается во внимание не изолированно, а наряду с другими факторами[986]. Однако мы уже достаточно подробно писали выше (гл. IV, п. 2), что редкость и нерегулярность применения остракизма не только не может служить признаком того, что он «отмирал» или превращался в «реликт», но, напротив, является одной из принципиальных характеристик этого института как экстраординарного. Соответственно, не считаем необходимым вновь останавливаться на этом вопросе.

Плодотворными представляются попытки отыскать причину прекращения использования остракизма в перипетиях последней остракофории, которая, как мы видели, по своему результату существенно отличалась от всех остальных. Дж. Кэген полагает, что данная остракофория продемонстрировала фатальную слабость самого института: он мог выполнить свою функцию в тех случаях, когда какой-то один лидер поддерживался явным большинством сограждан, но оказывался бессильным, когда такой безусловной поддержки большинства ни у одного из видных политиков не было. Это-то, по мнению Кэгена, и заставило афинян отказаться от остракизма[987]. Со сказанным вполне можно согласиться, впрочем, памятуя при этом, что опять-таки остается непонятным, почему остракизм так и не возродился позднее (ведь в дальнейшем вполне могли складываться ситуации, когда один лидер получал явную поддержку большинства).