Остракизм в Афинах

Чрезвычайно детально проблемами «конца остракизма» занималась видная французская исследовательница К. Моссе[988]. Ей принадлежит весьма продуманная и стройная концепция, связанная с причинами завершения существования этого института, — пожалуй, наиболее продуманная и стройная среди всего, что когда-либо писалось по данному вопросу. Необходимо поэтому подробнее остановиться на основных положениях концепции Моссе. Она отмечает, что на смену остракизму с конца V в. до н. э. пришли другие процедуры, и в первую очередь политические судебные процессы — γραφή παρανόμων, γραφή άσεβείας, исангелия. Это демонстрирует изменение политического климата, появление принципиально новых условий во взаимоотношениях между правящей элитой и рядовыми гражданами. Сопоставляя характер политической жизни в V в. до н. э., когда афиняне активно обращались к остракизму, и в следующем столетии, когда эта процедура более не применялась, Моссе указывает, что для первого века афинской демократии было характерно общество, во главе которого по традиции еще находились представители аристократических семейств, а их окружение было привязано к ним связями «клиентелы». Именно аристократы выступали как противостоящие друг другу стороны в политической борьбе, и такому положению вещей в наибольшей степени соответствовал институт остракизма. Эпоха, в которую мы встречаем уже не остракизм, а политические процессы, была во многом иной. Общество в IV в. до н. э. стало более эгалитарным; наряду с политиками, которые основывали свою власть на занятии должностей, стали все в большем количестве появляться деятели, которые оказывали подчас определяющее влияние на жизнь полиса, не занимая при этом никакого официального положения. Они сформировали своеобразный «политический класс» (так Моссе переводит термин οί πολιτευόμενοι, употребляющийся в источниках по отношению к этой группе лиц). В другой работе[989] исследовательница справедливо подчеркивает, что граждане, которые входили в этот «класс» в IV в. до н. э., в подавляющем большинстве не принадлежали к аристократии, были выходцами из среды так называемых «новых политиков», тесно связанных с миром трапезы и эмпория. Выход остракизма из употребления знаменовал собой, таким образом, укрепление демократии, получившей в свое распоряжение комплекс новых юридических механизмов, которые были, в отличие от остракофорий, направлены не на индивидов как таковых, а на политиков, находившихся при исполнении своих обязанностей.

Положения, изложенные Моссе, позволяют очень многое лучше понять как в проблеме «конца остракизма», так и в целом в тематике, связанной с политической жизнью афинского полиса классической эпохи, с характером афинской демократии и его изменениями. Мы полностью солидарны с французской исследовательницей, когда она противопоставляет друг другу в этом отношении V и IV вв. до н. э. и разъясняет, как происшедшие перемены отразились на судьбе остракизма. Однако кое-какие положения ее концепции, на наш взгляд, не могут быть некритически приняты. Так, с легкой руки Моссе в историографии чрезвычайно распространилось высказывавшееся уже и раньше утверждение (см., например, чуть выше о точке зрения Джоунса), согласно которому на смену остракизма пришли политические процессы определенных типов. Так ли это на самом деле? Ведь если воспринимать данный тезис прямо, буквально, то перед нами встанет красивая и органичная картина: остракизм уходит, и на его место тут же приходят другие средства аналогичной направленности, но более отвечающие специфике новой эпохи.